А так… шла себе и шла к сердцу выжженного бивака и в голове крутила лишь одну мысль:

«Мама… Где мамочка? Где она спряталась?».

Люц знала — мама решит все проблемы. Мама всё объяснит. Мама утешит. Мама не пропадёт и с ней никто не пропадет. Мама умная. Наверняка, затаилась где-то и переждала с дядями и тетями весь этот ужас. А трупы… Трупы не их, трупы — чужаков. Да, да…

Ведь фарси сильные. Они легко могли отбиться от разбойников. Они искусные мечники, хоть и не желают никому вредить.

— Мааам! — хрипло, с опаской позвала малышка, озираясь по сторонам. — Маамааааа!

Рядом, затрещала и с грохотом провалилась крыша очередного шатра. Люция вздрогнула и отскочила в сторону. Из «кратера» перед ней с оголтелым воплем взметнулись вороны, целые тучи, и разлетелись по небу, зловеще клокоча.

Девочка задрожала, обхватив плечи руками. Вязанка с ветками давно сгинула где-то позади.

Люц боялась приблизиться к яме, увидеть, что там. Сладостная вонь подкопчённой плоти забивала ноздри вместе с запахом горелой древесины, металла и льда и вызывала рвотные позывы.

Хотелось развернуться и бежать, бежать, бежать без оглядки, подальше отсюда, подальше от этого кошмара.

Всё это неправда.

Дурной сон.

Она не желала знать, чем он обернётся, чем закончится. Она желала проснуться, и чтоб всё было как прежде. Тёплая мама рядом, её нежный голос и руки. Добрые и искренние улыбки соплеменников. Шумные застолья, вкусная еда и забавные истории.

Да-да, ужас вокруг — фальшь! Сейчас она проснётся. Переживёт этот кошмар и проснётся в объятьях матушки. Но чтобы сон кончился, его нужно досмотреть.

— Всё хорошо, всё хорошо.

Она заткнула нос краем пушного рукава и решительно шагнула к краю.

Завывал степной ветер. Звенел колечками и монетками в её волосах. А на белом, как холст, лице выделялись одни большие темные глаза.

Люц подалась вперёд, впитывая в память, мозг, плоть и кровь Ад, разверзшийся перед глазами.

Гора трупов в небрежно вырытом неизвестной тварью котловане. Все свалены в кучи.

Полуобглоданные

Кости.

Полуобугленные

Тела.

Их пытались сжечь.

Спалить,

Растолочь,

Развеять пеплом.

Но халтурно, кое-как.

Впопыхах.

И в почерневших силуэтах угадывались полукровки, их раззявленные в агонии рты и распахнутые глазницы. Среди них были даже дети. На ком-то сохранились клочки одежды и следы расплавленного металла на запястьях и шеях.

Возможно, в клане оставались раненые, но живые. Оставались, пока их сбрасывали в общую яму, обливали горючим. Но после огненного дождя, поджога, не выжил никто.

Коленки подогнулись, земля под ступней треснула, и Люц кубарем полетела в братскую могилу.

Она думала — умрет на месте. Умрет с ними — раз! и конец. Сердце просто остановится в один миг.

Но Люц почему-то дышала, почему-то спокойно села, почему-то отделалась лишь синяками и царапинами.

Почему-то выжила.

Она бессмысленным взором обвела неузнаваемые тела своих знакомых, друзей, товарищей, соклановцев.

И наткнулась на руку под грудами мертвых тел, утопающих в саже. Что-то на персте сверкало звёздочкой в лучах солнца.

Ведомая непонятно каким чутьем, али злым роком, Люц подползла к ней и разглядела на безымянном пальце до боли знакомое золотое колечко с сапфиром и гравировкой, которое владелица никогда не снимала.

Мамино обручальное кольцо.

Люция оглохла от собственного крика.

Слезы струились по щекам, рыдания душили.

«Не может быть. Этого не может быть!».

Она отказывалась верить.

Люц трепетно огладила ледяную и жёсткую, как камень, ладонь с родинкой на мизинце. Родную и чуждую одновременно. Пыхтя и глотая слезы, стянула кольцо… Стянула, чтоб убедиться, чтоб понять — это не мама.

Астрид Сальватор не может умереть. Она сильная фарси. Она не оставит свою любимую дочку на произвол судьбы. Она обещала всегда быть рядом.

Рядом, рядом, рядом!..

Яростно утерев слезы испачканной сажей и кровью ладошкой, Люц вгляделась в золотистый ободок и прочитала плывущие буквы:

— Моей… дорогой Астрид… — шмыгнула носом, — самой красивой пташке… поднебесья.

Рыдания взорвались с новой силой. Слезы вперемешку с соплями бежали по щекам. Люц задыхалась в судорожных всхлипах, но ещё не теряла надежды. До синяков, до вскриков, щипала себя за запястья, шею, бедра — куда придётся, лишь бы проснуться. Очнуться.

И не могла.

Это не сон.

Люц начала остервенело откапывать маму, выходило плохо, почти никак. Но в какой-то момент ей удалось перехватить остывшую руку Астрид поудобнее и со всех скудных силенок потянуть и… выдернуть плечо да… череп.

Он выкатился под ноги. Пустые глазницы в сукровице. Острые обнаженные зубы. Куски серебристого скальпа над виском.

Люция взвыла раненым зверем на одной надрывной ноте и упала на спину, с оторванной рукой в обнимку.

Она корчилась на черной земле, блевала, обливалась слезами и выла, выла, выла.

Боль рвала душу в клочья, прокручивала в жерновах, выжигала каленым железом. Люц загибалась изнутри, как скукоживается и мертвеет в огне растение, и так хотела жить, но словно какое-то неведомое чудовище сжало её цепкой лапой и насильно удерживало в этом пекле, желая помучить и убить.

Люц металась по жёсткой земле, обламывая ногти об грунт и камни. Ей словно выкручивали кишки и наживую вырезали сердце.

Она не знала, сколько длилась её агония, просто в какой-то момент осознала, что лежит без сил и смотрит на обугленные, изуродованные тела под слоем копоти и инея. Внутри — тянущая пустота, на языке — привкус соли и пепла.

С неба сыплет снег.

Люц умерла в тот день. Вместе со всеми.

И, размышляя над случившимся с кланом, возродилась вновь, с новой целью в жизни.

Она вспомнила внушительного, пугающего террина с белыми волосами и жуткими алыми глазами. Вспомнила его предложение матушке и всему племени. Её отказ, его мрачное предостережение.

И зверская гримаса исказила детское лицо. Яростная, лютая ненависть и злоба вспыхнули в мёртвой душе от осознания: мужчина выполнил угрозу. Пришел со своей армией. Убил всех. Стариков, женщин и детей.

Истребил весь клан.

Сила напитала жилы, магия заструилась по венам, воздух вокруг Люции затрещал от напряжения.

Она впервые ощущала в себе такую мощь, впервые почувствовала, что наследие терринов в ней есть. И, на удивление, знала, что делать сейчас.

Словно сами Древние Духи направляли её в тот момент.

Дрожащей рукой Люция сорвала с воротника тулупа фибулу, откинула ткань, чтоб добраться до обнаженной кожи.

Холод укусил грудь, Люц стиснула зубы. Пальцы легли над сердцем, источая голубоватый свет, и прочертили под ключицей крестик. Он горел звездой и пульсировал, как живой.

— Клянусь, —