* * *

Полицейский бросает на нас последний взгляд, прежде чем выйти за дверь и закрыть ее за собой.

Единственная причина, по которой он здесь, — это то, что у папы есть деньги.

Полицейский задавал вопросы и записывал наши ответы, но я не думаю, что он действительно верит, что она пропала, а не просто тусуется.

Новостей нет.

Никаких признаков Фрейи.

Она пропала со вчерашнего утра.

* * *

Мой кулак колотит по запертой задней двери.

Комета закрыта, не откроется еще несколько часов, но машины припаркованы на парковке для сотрудников. И если копы не дадут нам никаких гребаных ответов, это сделаю я.

Я снова бью кулаком.

Наконец, она открывается.

«Забыли ключ?» — спрашивает мужчина, прежде чем соображает, что я не его коллега.

Прежде чем он успевает захлопнуть дверь у меня перед носом, я выставляю ногу, оставляя ее открытой. «Мне нужно поговорить с кем-нибудь».

«Слушай, парень, если ты что-то потерял, тебе придется подождать, пока мы откроемся. Тогда ты сможешь проверить бюро находок».

Тьма, которая бурлила во мне с тех пор, как я впервые услышал обеспокоенный голос мамы, расширяется. Заполняя все больше моей души.

Я отталкиваю парня.

Удивление — единственная причина, по которой я заставляю его двигаться. Он весит пятьдесят фунтов и на двадцать лет старше меня, но все равно спотыкается.

Потом он выпрямляется и толкает меня в грудь. «Я тебя прикончу, ты, мелкий засранец. Убирайся нахуй».

Я отталкиваю его руки. «Я не уйду, пока не поговорю с кем-нибудь».

Мужчина вторгается в мое пространство. «Вы, богатые придурки, думаете, что можете делать все, что вам вздумается». На этот раз, когда он толкает меня, он толкает меня сильнее, и я ударяюсь плечом о край стеллажа рядом с дверью.

Он, наверное, увидел мою машину, припаркованную у двери. Увидел роскошную модель и решил, что я здесь, потому что я просто очередной избалованный засранец, который пытается добиться своего.

«Мою сестру похитили!»

Я кричу это.

Я кричу это со всей яростью, тревогой и болью внутри меня.

«Кто-то здесь это видел!» Глаза у меня горят.

Но мне все равно. Мне все равно, увидит ли он мои слезы. Мне все равно, ударит ли он меня. Даже если он сломает мне все кости. Ничто не помешает мне найти Фрейю.

Мужчина замирает, его глаза расширяются, а затем они отворачиваются и снова опускаются.

Он что-то знает.

«Кто?» — шиплю я, вторгаясь в его пространство. «У кого она?»

Он качает головой, прежде чем я заканчиваю спрашивать. «Я ничего не знаю ни об одной девушке».

Он лжет.

Я хватаю его за рубашку, но он отталкивает мои руки.

«Скажи мне!» — мой голос срывается. «Ей всего восемнадцать».

«Как я и сказал копам, я не понимаю, о чем вы, черт возьми, говорите». Он повышает голос, и что-то в этом не так. Как будто он делает это для кого-то другого, не для меня. «Тебе нужно идти».

Мое дыхание становится тяжелее.

«Кто?» — шепчу я.

«Уходи. Сейчас же». Он все еще громко говорит, подталкивая меня к двери. Затем его голос падает до шепота, как у меня. «Марко».

Я выхожу на дневной свет, и дверь захлопывается передо мной.

* * *

«Папа?» — я стараюсь говорить тихо, не уверенный, проснулся ли он.

Никто из нас не спал с тех пор…

Его голова поднимается со стола, на котором она покоилась.

Ему требуется мгновение, чтобы сфокусировать взгляд. «Ганс? Входи».

Я переступаю порог. «У меня… у меня есть имя».

* * *

На этот раз это другой офицер, и сочувствие на его лице выглядит таким же фальшивым, как и его волосы.

«Итак…» Он смотрит в свой блокнот, словно не помнит, что я сказал двадцать секунд назад. «Ты пошёл в Комету, никому не сказав, что пойдёшь, а потом запугал какого-то сотрудника, чтобы тот дал тебе это имя». Он говорит, что имя, которое я ему дал, инопланетное, а не французское.

«Я его не запугивал», — огрызаюсь я. «И мне девятнадцать. Мне не нужно рассказывать людям, куда я иду».

«Так и бывает, когда это мешает полицейскому расследованию».

«Какое расследование? — развожу руками я. — Ты ничего не сделал!»

Папа кладет руку мне на ногу. Не знаю, для утешения или чтобы удержать меня от нападения на копа.

«Я понимаю, что сейчас тяжелое время». Этот гребаный придурок даже не пытается звучать так, будто ему все равно. «Но вы должны позволить нам делать свою работу. И погоня за слухами», — он показывает свой блокнот, в который якобы записал имя, — «не помогает».

Я стискиваю челюсти, пока он встает с другого дивана.

«Мы свяжемся с тобой». Он кивает головой в сторону мамы, которая сидит по другую сторону от меня, а затем смотрит наружу.

Мама его не признаёт. Она ничего не делает.

Полицейский назвал это имя слухом. Но папа уже слышал имя Марко раньше.

Это не гребаный слух.

Пятнадцать лет назад, когда мне было всего четыре, а Фрейе три, мы переехали сюда из Швеции. У папы была инвестиционная возможность, которая использовала его опыт в горнодобывающей промышленности, поэтому он продал свою компанию, и мы переехали в США. И в попытке познакомиться с Аризоной он начал читать местную газету от корки до корки каждый день. Он никогда не останавливался.

Вот откуда он узнал о всплеске активности банд в районе Финикса в прошлом году. И он помнит Марко. Он особенно помнит его, потому что буквально на следующий день газета опубликовала статью, в которой отрекалась от имени Марко. Он помнил ее, потому что она кричала о коррупции.

Папе не потребовалось много времени, чтобы найти статью, сохранённую в стопке в его офисе.

Он нашел ее и прочитал нам.

В заявлении утверждается, что предыдущая статья была редакционной ошибкой и что это имя не связано с недавним насилием, употреблением наркотиков… или торговлей людьми.

Именно эта последняя часть, эти последние два слова сломали маму.

С тех пор она не разговаривала.

* * *

В ночном небе сверкает молния, а ответный раскат грома заглушает звук захлопывающейся дверцы моей машины.

Я думал, что испугаюсь. Думал, что руки будут трястись. Но пустота внутри меня увеличилась с тех пор, как неделю назад исчезла Фрейя.

Семь дней.

Семь ужасных дней.

У мамы случился кататонический ступор.

Папа не ест.

Никто не спит.

Я не вернулся в