Мгновение Мэри выглядит шокированной из-за того, что кто-то поинтересовался ее мнением.

– Я думаю, что, если б ее оставили в покое и прекратили винить во всем, что идет не так в мире, может, она бы и стала с ними чуть побольше разговаривать.

Мне грустно, но я не удивлена, что лучше всего ситуацию понимает пятнадцатилетняя девочка. Именно она говорит по-взрослому.

– Значит, ты не думаешь, что Элли нужно винить во всем случившемся? В появлении пауков в ящике письменного стола ее учительницы? Во взрыве блендера? В червях?

Мэри фыркает.

– Если Элли и хотела отомстить Гилберт за то, что та раскритиковала ее доклад, неужели вы думаете, что она такая дура и выбрала именно тех, кому был посвящен доклад? Она совсем маленькая, но она умная. И мы все знаем, что червей принес Билли, но мы с Элли слишком хорошие, чтобы на него доносить. Мы видели его испачканным грязью в предыдущий день перед тем, как он их «нашел» в сковородке.

– А блендер?

Мэри смотрит на меня с жалостью.

– Только не говорите мне, что вы тоже считаете Элли способной взрывать электроприборы силой своего разума. Да, у нас тут сгорело несколько предохранителей, но поверьте мне: это произошло не из-за того, что Элли видела кошмарный сон. На самом деле от этого становится тошно: от всего этого перешептывания и испуганных взглядов, которыми люди провожают ее на улице. Предполагается, что они взрослые. А теперь я вижу, как к этому хору присоединилась и моя мама – рассказала вам про все проблемы с электрикой, которые у нас были на протяжении прошлого года. Ей нужно звонить психотерапевту и записываться на прием к нему, а не к социальным работникам.

Я улыбаюсь и касаюсь ее руки.

– Спасибо тебе за то, что уделила мне время. Ты очень хорошая подруга Элли, я это вижу. Ей повезло, что на ее стороне есть человек типа тебя.

Я поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты, как Мэри задает мне вопрос:

– А вы? – Ее голос звучит жалобно. – Вы на ее стороне? Вы ее не бросите?

Я поворачиваюсь и смотрю на Мэри. Она в свою очередь умоляюще смотрит на меня и молчит – эта девочка видела слишком много социальных работников, слишком много государственных чиновников, которые приходили и уходили, ни разу не обернувшись.

– Нет, я никуда не денусь, – отвечаю я, надеясь, что не пожалею об этих словах.

Глава 33

Элли

Элли бежит по коридору на пределе возможностей, работает руками, школьный рюкзак мешает и бьется ей в бок. Она все еще их слышит. Смех и издевки… затем крики.

Она до сих пор не уверена, что именно случилось. Вроде только минуту назад ее дразнил Том Харрис – издевался над ее поношенной обувью со сбитыми носками и рюкзаком из секонд-хенда. В следующую минуту он оказался на полу, извиваясь в агонии. В коридоре стояла большая картина на холсте, ее прислонили к недавно окрашенной стене, чтобы повесить туда, где она висела раньше. Затем, после того, как в Элли вскипела злость и обожгла ее изнутри, картина упала на Тома. Это могла сделать она? Элли до сих пор слышит его голос: издевки, насмешки. Она вышла из себя, когда он спросил, не была ли она цыганкой до смерти мамы и папы. Она начала кричать, непрерывно кричать, получился какой-то завывающий звук, напоминающий сирену, он эхом отражался от всех стен в коридоре. Затем Элли поняла, что это не эхо ее криков – все вокруг тоже кричали.

Открыв глаза и увидев, что она наделала, Элли бросилась вон из коридора и бежала, и бежала. Теперь она врезается в стеклянные двери в конце коридора, вылетает на свежий воздух и наклоняется, положив руки на колени. Она жадно хватает воздух большими глотками. Теперь ей конец.

* * *

Элли не знает, сколько времени она сидела, сжавшись на холодной, мокрой траве под деревом. После того как она остановилась и успокоилась, она совершенно четко поняла, что идти ей некуда, от этого ей стало тошно. В конце концов она оказалась на небольшом участке земли, где ученики начальной школы собирают насекомых и древесный сок. Участок неухоженный, сильно заросший травой, но это единственное место на территории школы, где Элли чувствует себя спокойно, хотя им строго запрещается сюда ходить. Об этом ей сейчас нужно беспокоиться меньше всего.

В конце концов ее находит мисс Максвелл. Элли очень замерзла и дрожит. Она молча плачет – слезинки катятся по щекам как маленькие кусочки льда. Она не могла отсутствовать слишком долго, но по ощущениям прошла целая вечность. Директриса опускается на колени в мокрую траву рядом с ней, кладет руку ей на плечо и мягко говорит:

– Пришла пора возвращаться в школу, Элли.

Элли яростно качает головой. Больше она туда не пойдет. Никогда.

– Они меня ненавидят. Все меня ненавидят.

«А я хочу сделать им всем больно».

Мисс Максвелл качает головой.

– Никто тебя не ненавидит, Элли. – Женщина говорит медленно и тихо, словно разговаривает с маленьким ребенком. – Мы просто хотим тебе помочь.

– Я ничего не сделала Тому, – заявляет Элли, понимая, что на самом деле не знает, правда это или нет. – По крайней мере, не думаю, что сделала. Если и сделала, я не хотела этого. – Элли знает, что, говоря такие вещи, она признает свою вину. Каким нужно быть идиотом, чтобы не знать, толкнула она картину в деревянной раме на человека или нет? – Как он?

– Давай поговорим об этом в здании, – настаивает мисс Максвелл. – Пойдем, Элли, пожалуйста. Здесь холодно. Обещаю: тебе не нужно будет ни с кем встречаться, мы сразу пойдем ко мне в кабинет и поговорим там.

Элли снова качает головой, на этот раз более уверенно.

– Я не хочу с вами разговаривать. Я не хочу разговаривать ни с кем из вас. Я знаю, что вы все обо мне думаете. Я хочу поговорить с Имоджен.

Судя по виду мисс Максвелл, она испытывает облегчение.

– Если ты так хочешь, я прямо сейчас ей позвоню, только, пожалуйста, пойдем в школу. На тебе только футболка, и ты можешь так замерзнуть, что умрешь от переохлаждения.

«Замерзший ребенок в дополнение к сгоревшим родителям, – думает Элли. – Лед и огонь. Возможно, все так и должно быть». Может, у нее сердце замерзло навсегда, может, она должна лечь здесь на траву и лежать, пока за ней не придут ее умершие родители.

Но затем звенит