– Это Миа, – сообщает Сара и показывает на фотографию, хотя в этом нет необходимости. – Она была нашим вторым ребенком. Она родилась, когда Мэри было три года. Мы ее потеряли через несколько дней после того, как была сделана эта фотография. Она подхватила инфекцию, а ее крошечное тельце не смогло с ней справиться.

– Мне очень жаль.

Я возвращаю фотографию назад как можно быстрее – насколько позволяют приличия, чтобы не показаться грубой и равнодушной. Еще одна семья, потерявшая то, от чего я добровольно подумываю отказаться. Называй вещи своими именами, Имоджен. Абортировать. Моя рука автоматически опускается на живот, а как только я это понимаю, резко убираю ее, надеясь, что Сара не обратила внимания на это движение.

– Сейчас ей было бы столько же, сколько Элли, – продолжает Сара грустным голосом. – Поэтому вы, возможно, поймете, почему я надеялась, что Элли станет мне второй дочерью. Но она с самого начала была такой холодной, такой отстраненной.

– Ей пришлось многое пережить, – тихо напоминаю я.

– Конечно. Я не ожидала, что это случится сразу же, – соглашается Сара. – Я просто думала, что через некоторое время… – Она вздыхает, подносит чашку к губам, чтобы допить остатки чая. – Она совсем не похожа на ту девочку, которую я представляла – я думала, Миа будет другой. Элли такая тихая, а временами странная. Иногда мне хотелось бы услышать, что она думает, но затем выражение ее лица внезапно меняется, и я рада, что не могу узнать, о чем она думает.

– Что вы имеете в виду?

Сара наклоняется вперед.

– Я имею в виду, что она меня пугает. Иногда, – быстро смягчает она сказанное. – Только иногда. У нас тут жило много детей, – повторяет Сара. – Некоторые из них были очень проблемными. Были запущенные, неполноценные, вы меня понимаете? – Она стучит по голове. – Были жестокие, со вспышками ярости, как у Билли, некоторые были озорными и немного зловредными. Их так воспитали, а большинство из них вообще не воспитывали. Сами должны были о себе заботиться, полагаться на себя самих или старших братьев и сестер – чтобы накормили и отвели в школу. Они попадают сюда и не знают, что делать в нормальном доме с нормальными родителями. Но Элли другая. Она точно знает, какой нужно быть снаружи, но внутри нет ничего. Будто она совсем пустая. А то, что она выдает… Иногда мне кажется, что она гораздо старше своих лет.

Я ободряюще киваю, но, к своему ужасу, чувствую, как мой рот наполняется слюной, а к горлу подступает тошнота. О боже, пожалуйста, сделай так, чтобы меня здесь не стошнило.

– И ее мучают ужасные кошмары, – продолжает Сара, совершенно не замечая мой дискомфорт. – Она кричит и кричит, и даже когда мы ее будим, она продолжает кричать, слово все еще видит то, что ей приснилось во сне. А затем, после этих кошмаров, все и случается.

– Что случается?

Я сглатываю, отчаянно борюсь с собой, чтобы меня не стошнило прямо здесь. Я пришла услышать именно это: не ту «линию партии», которую выставляли напоказ моей предшественнице, но то, что по сути происходит в этом доме и в школе.

– Плохие вещи. Каждый раз это что-то новое. Мертвая птица на крыльце у черного хода, иногда что-то происходит с электричеством, техника взрывается, портится. Мой фен, блендер… – Она кивает на блендер, который стоит на разделочном столе. – На прошлой неделе Билли пошел к кухонному шкафу, чтобы достать мне сковородку, а когда он ее достал, в ней оказались дождевые черви. Черви! – Сара склоняется поближе ко мне и начинает говорить тише. – Ради всего святого, как черви могли попасть в сковородку? Они не заползают в дом, чтобы устроиться у вас в шкафу, правда?

– Почему вы думаете, что Элли имела к этому отношение? Я имею в виду: если их нашел Билли… – Я пытаюсь не представлять скользких, извивающихся червей, которые спутываются в клубок друг с другом. – Простите, я… я… Можно мне воспользоваться вашей ванной комнатой?

– Наверх по лестнице.

Сара выглядит удивленной при такой внезапной перемене темы, но возможности что-то объяснить у меня нет. Я быстро отодвигаю стул и вылетаю из кухни.

Глава 32

Имоджен

Я сижу на пятках и вытираю рот рукавом. Отвожу челку с глаз, плотно зажмуриваюсь, чтобы не полились слезы. Это кошмар. Я всегда ненавидела болеть, но теперь еще и выгляжу непрофессионально, и также я, вероятно, лишилась возможности узнать, что же происходит с Элли. Саре потребовалось достаточно много времени, чтобы начать винить одиннадцатилетнюю девочку во всем, что идет не так в доме – дольше, чем потребовалось Ханне Гилберт, которая сразу же выдала свои дикие теории, но в конце концов и Сара до этого дошла. Я четко понимаю, в чем проблема, и это не Элли Аткинсон.

Встаю и проверяю, как выгляжу, в зеркале. Я пытаюсь как можно быстрее определиться со своим следующим шагом. Мне нужно, чтобы эта женщина была на моей стороне, если я хочу, чтобы меня и дальше допускали к Элли, а это означает, что нужно ее немного развеселить, заставить посмеяться, при этом пытаясь не выражать неверие, когда она заявляет, будто из-за ночных кошмаров Элли взрывается блендер. Я улыбаюсь при мысли об этом, но на самом деле это совсем не смешно. Именно такие вещи (когда люди умножают два на два и получают пять) ведут к долгосрочным проблемам, приносят вред, иногда даже приводят к насилию. Они, вероятно, решили винить Элли во всем, что пошло не так в доме, упуская тот факт, что здесь живут еще двое детей и они точно так же способны взорвать блендеры силой своего разума. Хотя я готова поставить собственные деньги на то, что дождевые черви – дело рук Билли. Обычно дети хотят оказаться рядом, чтобы видеть результаты своей напряженной работы.

Я толкаю дверь ванной и заглядываю в соседнюю с ней комнату, надеясь увидеть Элли. Вместо нее я вижу девочку, которая открыла мне дверь, – Мэри. Она сидит за письменным столом, заваленным забавными канцелярскими принадлежностями, и что-то пишет на самоклеющихся листочках в форме яблока.

– Привет, – говорю я, бросая взгляд вниз по лестнице, чтобы проверить, не идет ли Сара меня искать. – Не возражаешь, если я зайду?

Мэри поднимает голову и качает головой.

– Вы здесь из-за Элли?

– Да, – киваю я. – Твои учителя считают, что у нее проблемы с адаптацией.