еще одно новое слово «оптация». Я не знаю, что оно значит, но с его помощью папа, может быть, выйдет из тюрьмы. Я бегу в большую комнату — холодную и пустую, становлюсь на колени перед иконой и горячо молюсь, чтобы это случилось. Тогда и мы с мамой будем пробираться к нему.

В Польшу папа уедет, но уже очень больным и три месяца спустя умрет от воспаления легких в доме у своих близких знакомых — поляков.

Лето. Осень. Снова школа. Учиться весело. Уроков почти не задают, потому что нет учебников и нет тетрадей. Пишем на доске мелом, за которым ездим за город — копаем в каком-то котловане. На уроках русского языка нам читают вслух Пушкина, Лермонтова, Гоголя и новых революционных поэтов, которые по мнению нашей преподавательницы молоденькой восторженной Ариадны Андреевны сочиняют стихи гораздо лучше, чем старые. Кроме того, мы и сами сочиняем стихи и придумываем новые слова. Тут я отличаюсь — придумываю больше всех. Среди новых слов, которыми я обогатила русский язык и «приплечиться», и «телефонить», и «ба-немойка», и «креслосид». В классе меня объявляют чемпионом, но дома, выслушав мой гордый рассказ, мама рассеянно говорит:

— Не понимаю, зачем понадобилось слово «телефонить», когда есть «телефонировать», а слово «прислониться», гораздо выразительней «приплечиться». У нас в школе с этими глупостями, кажется, уже покончили.

А Николай Николаевич добавляет:

— Брось ты это дело. И без тебя много охотников русский язык калечить. А язык-то прекрасный.

К первому Мая мы готовим большую программу, которую — если ее одобрят — будем показывать и в других школах.

За неимением революционных пьес, ставим старорежимную. Я — принцесса, и два Миши — Тарских и Миль — принцы, добивающиеся моей руки. Миша Тарских приводит с собой драгоценные камни, которые рассказывают о себе в красивых стихах:

В нас синий блеск лазури скрыт,

Мы отражаем краски неба,

Но часто тот, кто нас гранит,

Сам не имеет корки хлеба.

Мы считаем, что насчет корки хлеба сказано здорово и не может не понравиться. Второго Мишу сопровождают цветы, которые тоже расхваливают и себя и своего принца.

Репетируем с подъемом.

На генеральную репетицию приезжает представительница какого-то важного учреждения — толстая с колючими глазами дама. Я искоса поглядываю на нее и вижу, что с каждым нашим поклоном, приседанием и красивым четверостишьем ей становится все труднее сдержать ярость. Глаза превращаются в буравчики, а щеки принимают оттенок «нездоровый бордо», как мы говорим. После выступления Резеды, которая сообщает зрителям:

Хоть куст мой не пышен и цвет не богат.

Но издали слышен мой всем аромат, Зато вы найдете везде резеду — И в скромном букете и в царском саду…

Мы, правда, заменили слово «царский», словом «чудный», но моя подружка Галя — Резеда под возмущенным взглядом приезжей сбивается и говорит-таки «царский».

— Спектакль не пойдет, — коротко и сухо заявляет она, обращаясь к Анне Ивановне — неизменному режиссеру и постановщику еще с времен гимназических спектаклей. — Вы, по-видимому, плохо уясняете себе требования времени. Но об этом разговор впереди. Посмотрим дивертисмент.

Хор исполняет несколько революционных песен. Дама кивает — это хорошо. Затем выступает лучшая поэтесса нашего класса Тоня Маркина:

В зале холодной, на колонке высокой, Свежа, как принцесса Весна, Роскошная роза цвела одиноко. Но счастья не знача она…

Дама хмурится и финальную строфу своей поэмы Тоня произносит совсем упавшим голосом:

И плакала роза, ей скучно в неволе.

Ей душно в гостиной пустой

И тянет в далекое снежное поле

К поникшей царице седой.

Дама молчит. Рот ее плотно сжат. Глаза-буравчики сверлят Тоню, Анну Ивановну, меня — конферансье.

— Что еще? — ледяным тоном осведомляется она.

Я объявляю Галю Харитонову. Стихи Марины Цветаевой:

Ты — принцесса из царства не светского, Он твой рыцарь, готовый на все…

Дрожащим голосом начинает Галя, но тут терпению дамы приходит конец.

— Да вы что, с ума все посходили?! — визглявым голосом кричит она. — Принцессы! Царицы! Рыцари! Вы где находитесь?.. Да я…

Она фурией вылетает из зала, за ней семенит несчастная Анна Ивановна. Из учительской скоро начинают доноситься резкие голоса, выкрики, испуганный лепет. Мы сконфуженно разбредаемся по домам.

Спектакль не состоялся, но 1-го Мая после парада на площади нам дают по полкарамельки, а затем катают по городу на грузовиках. Весело и немного страшно. Нужно крепко держаться за того, кто стоит впереди — на ухабах так подкидывает, что недолго и вывалиться.

— К началу следующего учебного года я сильно повзрослею. Через несколько месяцев мне исполнится тринадцать лет. Я больше не пристаю к маме с вопросами. То, что не узнаешь у подруг, можно выпытать у Таниного мужа Николая Николаевича. Он разговаривает со мной как с большой и иногда, поделившись своими мыслями, просит меня молчать и его не выдавать — никому другому он об этом не говорил. Это мне льстит.

Я хорошо учусь. Пишу для журнала, который издает наш класс, повесть о девочке, живущей на берегу моря. Моря я, правда, никогда не видела, но мне кажется, что представляю я его себе хорошо. Анна Ивановна больше не преподает у нас. Ариадна Андреевна на ошибки в диктантах внимания не обращает, но зато очень поощряет наши литературные занятия и хвалит мою повесть, в которой девочка под конец оказывается умнее всех старых рыбаков. Тоня Маркина пишет поэму о восстании 1905 года. Ее будут читать на новогоднем утреннике.

В 1923 году Пасха совпадает с первым Мая. Тетя Наташа достала где-то белой муки и творога, накрасила шелковыми тряпочками яиц и позвала нас. Мы идем с мамой по празднично убранному городу. Флаги. На стенах нарядные плакаты. На некоторых стихи:

Сегодня Красная Весна

И праздник трудового пота,

Ликуй, Советская Страна!

Пускай с чела сойдет забота —

Сегодня Красная Весна

И праздник трудового пота!

Я со смехом читаю их, поднимаю глаза на маму и замолкаю.

— Тебе не нравится? — спрашиваю я.

— Нет, — сухо говорит мама и вдруг я замечаю, как сильно изменилась она за это время — не постарела, а устала — ужасно у нее усталый вид и невеселый. — Это плохие стихи, а зачем расклеивать по городу плохие стихи я просто не понимаю.

Летом меня берут на дачу дядя Юра с женой. Дачу они снимают в деревне Мельникове — это совсем близко от Иркутска. Нужно перейти через Ангару по понтонному мосту, подняться на гору. У ее подножья с противоположной стороны ютится небольшая деревушка, окруженная густым лесом. Тут же вьется речка с прозрачной холодной водой, с пологими