Шрифт:
Закладка:
С у м а р о к о в. Да, молодость часто безжалостна. А наша образованность еще чаще бывает некультурна…
Н а з а р о в. Вот-вот! Знания-то мы дадим… и они их возьмут, а потом еще нас обгонят. Но культура — это другое, и фундамент у нее другой. Помните, что там в основе кладки? У лучших-то, у культурных? Любовь! (Свистнул то ли обескураженно, то ли восхищенно.) Любовь…
Назаров смотрит на Алешу. Тот не прячет глаз. Телефонный звонок. Назаров взял трубку.
Да… Что, тетя Дуся? (Пауза.) Скажите, что она здесь. Да. И что мы сейчас… (Положил трубку.) Юля, там внизу твои родители. Они сбились с ног, ищут тебя везде, мама плачет… Зачем же ты так? Ну-ка, все вниз.
Ю л я. Кирилл Алексеевич, спасибо, но не надо всех. Я сама.
Ж е н я. Правильно! Это ее личная проблема, ее личная мама… Сейчас девиз такой: пусть каждый сам несет свой чемодан!
Н а з а р о в. Да? Не знал. Но я уже в ответе за этот ее «чемодан». (Юле, указывая на магнитофон.) Забирай его, скажешь — спасибо, не пригодился…
М а й д а н о в. Постой, Юль. Кирилл Алексеич, стереть бы надо. Чистую кассету вернуть. Молчание.
Ж е н я. Хорошо будет: скромно, без трепотни, все в подтексте!
Н а з а р о в. А как это стирается?
Юля щелкнула регуляторами. Шуршит пустая пленка.
М а й д а н о в. Ольга-то Денисовна уснула.
О л ь г а Д е н и с о в н а (встрепенулась). Ничего подобного, я все слышу. Отдаете эту штуку, да? А нельзя напоследок еще раз ту песенку прокрутить? Где насчет таверны. А то я там не все разобрала.
Ю л я. Она уже стерта. Мы вам потом когда-нибудь исполним. Пошли, ребята.
Уходят.
Потянулись к выходу и учителя. Не оттого, что вопросы решены, а оттого, что нужны силы на завтра.
1975
Репетитор
Курортная история в двух частях, семи картинах
— Нет, а девчонка-то как же, девчонка? Чем дело кончилось?
— В другой раз доскажу: мне вот уже выходить. Что, занятно?
— Это тебе «занятно»… А у меня дочь растет!
Из разговора в автобусе
Каждый шаг — поступок, за него неизбежно приходится отвечать, и тщетны слезы, скрежет зубовный и сожаления слабых, кто мучается, объятый страхом, когда наступает срок оказаться лицом к лицу с последствиями собственных действий.
Джозеф Конрад
Действующие лица
Катя Батистова, 18 лет.
Женя Огарышев, 26 лет.
Замятина Ксения Львовна, за 60 лет.
Инна, 24 года.
Борис, 28 лет.
Рижское взморье. Наши дни.
Часть первая
Картина первая
Шестой час вечера. Пляж.
Спасательная станция.
Это голубой домик, его давно не ремонтировали, только выкрасили весной. Он поднят почти на метр над уровнем моря, так что ко входу ведет лесенка; увенчан домик балкончиком — там наблюдательный пункт и нечто вроде солярия. На перилах балкончика укреплено спереди символическое штурвальное колесо, а сбоку — спасательный круг и прожектор, направленный в сторону моря, он пока не горит. Когда стемнеет, эти атрибуты могут выудить из вашей памяти, из ее детских и книжных запасов, картинку, изображающую фрегат или корвет, потрепанный бурями.
Над станцией возвышается щит с двумя окошками для цифр — это информация о температуре воды и воздуха. Белый шар на щите означает, что купаться не возбраняется. Рядом с домиком — большая сосна, а поодаль от него — детские качели… Эта спасательная контора обращена к зрителю многостворчатым, чуть ли не во всю стену, окном, оно открыто. Грубоватая простота обстановки: соломенные стулья, топчан, канцелярский стол, телефон, рефлектор. Но к этому были приложены женские руки, и контора стала жильем.
К а т я со своего «капитанского мостика» обращается к нарушителю через мегафон.
К а т я. Эй! Куда за четвертую мель? Красивый у вас кроль, красивый, а фикстулить все равно не надо. Поворачивайте — и вдоль бережка… Вот-вот. (Отведя мегафон, себе.) Да ты, оказывается, лысенький… Или это шапочка такая?
Тем временем внизу появился молодой человек с палочкой, в светлом костюме; это Ж е н я.
Ж е н я. Добрый вечер.
К а т я. Привет!
Ж е н я. Вы не забыли меня? Я мальчика приводил. Позавчера. Мальчика трех лет, который потерялся…
К а т я. Как же, помню. И что дальше?
Ж е н я. И кажется, оставил у вас свои солнечные очки. Вчера было пасмурно, и я не спохватился.
К а т я. А сейчас, на ночь глядя, спохватились?
Женя молчит.
Ну так вспомните получше — может, еще куда заходили? Потому что мне тут не попадались никакие очки.
Ж е н я. Странно…
К а т я. Заграничные?
Ж е н я. Что?
К а т я. Я говорю, они у вас были импортные?
Ж е н я. Не знаю. А что было дальше с тем мальчиком?
К а т я. Прибежал папаша, сделал ему «атата»… А мне за него дал мороженое, целых три стаканчика, они уже текли у него на штаны. Если б вы еще покрутились тут, и вам перепало бы… Да вы не расстраивайтесь из-за этих темных очков: они тут не особо нужны… Вы на месяц приехали? Или на сезон?
Ж е н я. На двадцать шесть дней, осталось уже двадцать.
К а т я. Ну вот. А прогноз на этот месяц такой, что много загорать не надейтесь, это не Сочи.
Ж е н я. Жары я как раз боюсь, вы меня успокоили.
К а т я. Да? А мне, наоборот, по идее, надо бы на юге родиться… А это, между прочим, заметно, что вы от солнышка прячетесь, очень уж беленький. Ну ничего, посвежеете тут…
Ж е н я. Разве что попутно: я работу с собой взял… (Закуривает.) Ладно, за информацию спасибо. Всего доброго, извините…
К а т я. Не за что. Это у вас «БТ»? Угостили бы девушку…
Ж е н я (с сокрушенным видом показывает, что пачка теперь пуста). Виноват!
К а т я. Тогда перебьемся. Работу взяли? Вот и я тоже вкалываю — кофе, видите, на ночь пью… Но мне-то поступать, а у вас уже небось диссертация?
Ж е н я. Не совсем. Мне тоже поступать.
К а т я. Это куда же? В институт — вроде как с опозданием…
Ж е н я. Да, конечно, староват…
К а т я. Не хотите говорить — не надо.
Ж е н я. Почему же…
