С у м а р о к о в. А зачем ручку-то?

М а р и н а. Вот напишу Кириллу Алексеевичу… что по собственному желанию… которое наверняка совпадает и с его желанием и с мечтой отдельных коллег и родителей…

Н а з а р о в. Перестаньте, Марина Максимовна!

С у м а р о к о в. Вздор!

М а р и н а. Эмма Павловна! Далеко ручка у вас?

Э м м а  П а в л о в н а. Марина, вы с ума сошли!

М а р и н а. Ольга Денисовна, авторучку вашу — можно?

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Здесь нет Ольги Денисовны. Здесь Беликов — человек в футляре!

Ф р а н ц у ж е н к а. Да разве она назвала вас так? Вы сами так поняли…

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Значит, это шапка на мне горит!

М а р и н а. Костя, ручку дадите?

М и ш и н. Не дам. Взбучку — могу… Заслуживаете, пардон, по мягкому месту.

М а р и н а. Детские игрушки какие-то! (Вышла из буфета.)

О л ь г а  Д е н и с о в н а (дрожащим голосом). Что скажете? Я ведь с ней по-хорошему, все свидетели… Почему вы молчите, Кирилл Алексеевич? Теперь я не думаю, что ваше молчание — золото, я скажу! Товарищи, да будет вам известно, что в этой самой «таверне» нам с вами дают клички… разбирают нас по косточкам, назначают нам цену свою… Там не только стихи да песенки…

С у м а р о к о в. Велика ли цена, интересно?

Н а з а р о в (почти взмолился). Ольга Денисовна! Что вы делаете, вы же умница?

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Я не умница, когда меня оскорбляют, я не обязана быть умницей! Сносить такое в шестьдесят один год… От девчонки! Она же от ребят ничего не скрывает, там полная откровенность — значит, она их восстановит против меня! Против меня, против Эммы Павловны… кто следующий?

Э м м а  П а в л о в н а (жалобно). А я тут при чем? Это они меня разбирали? Да? По косточкам?

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Это я так сказала, в виде примера…

Э м м а  П а в л о в н а. Нет, теперь уж договаривайте, Ольга Денисовна… Ну, по секрету, а?

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Не могу я, не подставляйте мне свое ухо!

П о л н а я  у ч и т е л ь н и ц а. Не думала я, что Марина на такое способна.

Х у д а я  у ч и т е л ь н и ц а. Вообще-то, конечно, возмутительно! Я понимаю, Ольга Денисовна, вам неудобно сказать более конкретно, а нам-то каково? У каждого кошки на душе будут, когда надо идти в десятый «Б»…

С у м а р о к о в. Да что за новость, друзья? Прозвища… оценки учителям… Это началось в древнейшей из школ и пребудет вовеки. Слишком легкая была бы у нас жизнь, если бы оценки ставили только мы… Я подозреваю, что уходя от Сократа, его ученики говорили: «Сегодня старик был в маразме…» — «Нет, просто на него так действует Ксантиппа…» — «Да бросьте, ребята, он говорил дельные вещи!» — «А я не согласен: это пустая софистика…» Обязательно что-нибудь в этом роде произносилось! А иначе Сократ оставил бы не школу, не учеников, а кучку педантов, неспособных пойти дальше его…

Н а з а р о в. Молодцом, Олег Григорьевич! Мужественно смотрите на вещи… Только вот преподаватель, о котором шла речь, настолько, знаете, не Сократ, что…

Ф р а н ц у ж е н к а. Что его сократить надо?

Э м м а  П а в л о в н а. Ему хорошо так рассуждать, Олегу Григорьевичу! Он точно знает, что склоняли не его — его-то они уважают… (Разрыдалась.)

С у м а р о к о в. Ну вот, здрасте! Теперь и вы побежите заявление писать? Эмма Пална…

Э м м а  П а в л о в н а. Это мое дело. Вы тоже их писали — вам их рвали да в корзину швыряли?.. А мое не порвут… Мое заявление дирекция уважит…

Назаров молчит. Эмма Павловна быстро покидает буфет.

П о л н а я  у ч и т е л ь н и ц а. Вот я не Сократ, Олег Григорьевич. И дома поить их чаем я не могу. Дома я тишины хочу — что тогда?

С у м а р о к о в. А вас это почему задело? Вас-то они не обсуждают, я ручаюсь.

П о л н а я  у ч и т е л ь н и ц а. Как? Совсем?

С у м а р о к о в. Совсем.

П о л н а я  у ч и т е л ь н и ц а. Да… тот еще банкет получился.

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Это уже на втором человеке шапка-то горит. Пожара не боитесь, Кирилл Алексеич?

Н а з а р о в. А зато осветилось как-то все — вам не кажется?

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Ну, для вас осветилось — и дай вам бог. А для меня — кончен бал, погасли свечи. Пойду… Внучка у меня прихворнула, неспокойно за нее.

Ф р а н ц у ж е н к а. Уже всем пора. Мне, например, за здорового мужа неспокойно.

Х у д а я  у ч и т е л ь н и ц а. А когда же мы насчет программ-то поговорим? Что они на призовых лошадей рассчитаны… И как насчет процентомании будет?

Н а з а р о в (рассмеялся). Не последний день живем, товарищи дорогие! Про все поговорим…

Женщины убирают посуду. Назаров подошел к Сумарокову.

Н а з а р о в. Я еще не сказал вам: очень рад познакомиться.

С у м а р о к о в. Взаимно.

Рукопожатие. Вроде бы все должны разойтись — ситуация «шапочного разбора». Но — странное дело! — в нерешительном ожидании какой-то развязки все остаются.

Картина четырнадцатая, последняя

М и ш и н (подойдя к Назарову). Я что хотел сказать в своем тосте? Это не очень прозвучало. Вот, допустим, у меня прыгает ученик Иванов, так? Я замерил результат, ставлю отметку. Это мура, текучка… А вот куда и как нам самим прыгать? Я коряво говорю… но в этом вопросе большая надежда на вас…

Н а з а р о в. Я понимаю, да…

О л ь г а  Д е н и с о в н а (зябнет, все время растирает руки). Быть возмутителем спокойствия — очень интересно. Всегда можно аплодисменты сорвать. И наоборот: кто за спокойствие, за осторожность, за меру — того легче всего дураком выставить. Да еще злым дураком, зловредным… Чего я добивалась от Марины — сегодня и всегда? Чтоб она не зарывалась, только и всего. Напоминала ей деликатно, что у нас не пушкинский Лицей. У нас — всеобуч… А в то же время выгораживала ее перед роно, перед методистами, объясняла им: это особый случай, талантливый человек, тут нельзя с общими мерками… Думаете, вспомнит это кто-нибудь?.. А что, Кирилл Алексеевич, может, мне завтра в брючном костюме прийти? И попеть с детьми Окуджаву вместо урока… Смеетесь! Каждому свое, да? Знаю… Понедельник сегодня? А такая усталость, будто уже суббота…

Н а з а р о в. Я отвезу вас домой.

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Серьезно? А у меня подозрение, что вам хотелось бы отвезти домой ее. У меня, правда, привилегия возраста… Кислая, но все-таки.

Н а з а р о в. Я, кажется, в донжуаны у вас угодил? За что?

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Никуда вы не угодили. Просто вы нормальный, живой человек, вам интересней с молодостью. Все правильно. Сейчас вы ради кого сидите? (Встала, с усилием подошла к буфетной стойке, подвинула к себе телефон, набрала двузначный номер.) Дуся, это я… В учительской раздевалке зеленое пальто с капюшоном висит? Гляньте, я подожду… Точно? Ну, спасибо… (Положила трубку.) Не ушла, нет.

Н а з а р о в. Долго же она формулирует заявление в одну строчку.

О л ь г а  Д е н и с о в н а. Ничего она не формулирует. Ревет, поди… Кто кого обидел, Кирилл Алексеич? Может, действительно я — ее?

Входит  М а р и н а  М а к с и м о в н а. В руках у нее вещь знакомых нам очертаний.

М а р и н а (поставила магнитофон на стол). Вот, Кирилл Алексеич.

Н а з а р о в. Что это? Второй?

М а р и н а. Почему второй? Тот же самый. Это ребята просили передать