Шрифт:
Закладка:
Марина набирает номер. Назаров, глядя на нее, закуривает.
Картина двенадцатая
В парадном на ул. Гагарина, 22, где живет Марина. Почтовые ящики. Батарея. Видна часть лестницы, откуда спускается Ю л я. Внизу ее ждет М а й д а н о в.
Ю л я. Почему ты не ушел?
М а й д а н о в. Грелся. Ну что, нет дома?
Юля кивнула.
Где же ты будешь ночевать?
Ю л я. Здесь. Я дождусь.
М а й д а н о в. А я ждать не заставляю, я сразу говорю: пошли ко мне.
Ю л я. Спасибо, нет.
М а й д а н о в. Да в кухне я буду, сказал, в кухне! Раскладушка есть, а мать у меня женщина спокойная. И накормит, и постелет, и ни одного вопроса не задаст.
Ю л я (мрачно). Я верю, Сашенька, верю. И завидую, что тебе так с мамой повезло.
М а й д а н о в. Хватит тебе… об одном и том же.
Ю л я. Тебе хватит — так иди. Правда, иди… Ведь голодный уже?
М а й д а н о в. Поесть и тебе не мешало бы. (Пауза.) Точно не пойдешь домой? Учти, к Марине Максимовне твои предки будут всю ночь трезвонить: «Отдайте дочку». А у меня еще одна выгода — телефона нет.
Пауза.
Не обнимай ты батарею так, она ж пыльная. Лучше — меня, я в субботу в бане был…
Ю л я (засмеялась сквозь слезы). Ой, Майданов, Майданов… что я только в тебе нашла? Чуть до колонии не допрыгался… Магнитофон вот украл… И в любви объясняешься так, что курам на смех! «Обними меня, я в субботу в бане был!» Вот, смотри, как Алеша, — молча, трагически, без всякой надежды…
Поцелуй. Его прервал стук двери снаружи. В парадное входят А л е ш а и Ж е н я.
М а й д а н о в. Здрасте! Давно не виделись.
А л е ш а. Что, нет Марины Максимовны?
Ю л я. Нет. Она звонила из школы, ее там задержали. А дома Максим Мироныч с Антошкой.
А л е ш а (Жене). Понял? Я ж говорил, учителя там трубили сбор…
Ж е н я. Ну и что? Они хватятся, а повода для сбора уже нет!
А л е ш а (Юле и Майданову). Магнитофон при вас?
М а й д а н о в. Вот он, в моем портфеле. А что?
Ю л я. Я его разобью, вот как хотите!
Ж е н я. Высказалась?! Сама вещь-то при чем? Алексис, ну, давай логически. Была «мина», так? Ее нет. Обезврежена.
А л е ш а. Засуетились вы, братцы! Значит, не правы. Зачем было красть? Ну, Майданов — понятно…
М а й д а н о в (с угрозой). Что тебе понятно?
А л е ш а. Что вредно тебе столько детективов читать. Ты сразу представил себе, что ты — майор Смекалкин в штабе генерала фон Ду́рке… (Жене.) А ты? Ты о чем думал?
Ж е н я. А я его страховал…
А л е ш а. От слова «страх»! Ну, допусти, что этот директор совсем не фон Дурке…
Ж е н я. И что мы найдем с ним общий язык? Идеализм…
М а й д а н о в. Странно, Смородин. По-моему, ты первый должен радоваться, что нет больше улик против твоей… то есть вашей… или нашей — как сказать? — в общем, против Мариночки…
А л е ш а. Старик, если бы ты перестал путаться в этих местоимениях и еще в некоторых простых вещах, цены бы тебе не было. Ведь что вы сделали, ты и Женька? Вы сделали так, будто Марине Максимовне есть чего стыдиться, — вот ужас-то в чем!
Ю л я. Ну и как теперь быть?
Ж е н я. Лично тебе надо домой, я считаю.
М а й д а н о в. Не могу загнать, третий час уговариваю. Она тут собирается ночевать.
А л е ш а. Отомстить маме? Глупо… Как-то иначе их надо воспитывать — не путем доведения до инфаркта.
Ю л я (зло). Ладно, не агитируйте, бесполезно.
Ж е н я. Слушай, не строй из себя Жанну д’Арк. Тебе Францию спасать не надо…
Ю л я. Но вы же пришли сюда! Значит, что-то спасать надо!
А л е ш а. Если не поздно… (Майданову.) Ну-ка, дай сюда эту «мину»…
М а й д а н о в (расстегнул свой портфель, вытащил магнитофон). Включить, что ли?
А л е ш а. Ну.
Того, что зазвучало, он никак не предполагал и оцепенел. Этот его разговор с ребенком, его исповедь. Понятно, что и на его товарищей это производит сильное впечатление.
М а й д а н о в (нажал наконец кнопку «стоп»). Хорошенького понемножку. Что делать будем?
А л е ш а. Мистика… чертовщина… Вы же все ушли тогда… Кто ж на запись-то включил? Антошка! Тыкал пальчиком… И дотыкался. Майданов, что ж ты серьезный такой? Тут ведь сенсация… ее обсудить надо… ну, отмочить что-нибудь… давай!
Ю л я. Лешенька, он тебе не шут! То есть он шесть дней в неделю вроде бы и шут… а на седьмой — умней тебя, может быть!
М а й д а н о в. Да не обо мне сейчас речь-то. Думать надо… Неделя только началась, а уже надо умным быть… прямо с понедельника…
Свет гаснет.
Картина тринадцатая
В школьном буфете идет импровизированный банкет. Здесь все известные нам у ч и т е л я и ч е л о в е к п я т ь - с е м ь н о в ы х.
М и ш и н. Все вооружились? Даю слово себе!
С у м а р о к о в. Уступите его мне, Костя. (Встал.) Простите, Кирилл Алексеич, мой тост не за вас. Мне кажется естественным и необходимым сказать сейчас о Серафиме Осиповне. Сколько лет она была тут хозяйкой? Тридцать два? Тридцать три? Но стаж еще не заслуга, стаж и опыт часто образуют толстый панцирь, за которым косность. У нее было не так… Без Серафимы Осиповны моя личная судьба имела бы совсем другую траекторию: я тут не остался бы, я тяготился школой… В особенности презирал девчонок, считал, что они и физика — две вещи несовместные. И вообще — виноват, дорогие коллеги! — разделял печально известное мнение, что когда нету дороги — идут в педагоги… Но была Серафима Осиповна, которая швыряла в корзину мои заявления об уходе! Она просила дотянуть до лета. И позаниматься отдельно с какой-нибудь бледненькой девицей… И провести олимпиаду, и открыть кружок радиолюбителей… Послушать ее — получалось, что только инквизитор мог бы отказать в этом нашим детям! Я скрепя сердце соглашался, потом увлекался, а осенью все повторялось снова. «Они разбили мне амперметр, — страдал я, — они дикари!» — «Они сами смастерят тебе новый, — говорила она, — если вы друзья, конечно… А если вы чужие или враги — бог с ним, с амперметром, это из твоих убытков наименьший». Не знаю — возможно, у нее как у директора были свои упущения… Возможно, Кириллу Алексеевичу не все у нас нравится, так и должно быть… но учителем она была настоящим! А теперь в ее глазах потух свет… Я, естественник, отказываюсь понимать природу в данном случае: слишком несправедливо… Давайте, что ли, протелепатируем в Одессу: поправляйтесь, Серафима Осиповна, желаем вам света…
Э м м а П а в л о в н а. Когда вы так говорите, Олег Григорьевич, мне даже встать хочется. Замечательно! И все правда… Кушайте, товарищи.
М и ш и н. За бабу Симу, граждане! Все у нее будет нормально, филатовцы чудеса делают! А теперь — слово о новом шефе!
Ф р а н ц у ж е н к а. Дайте
