Мне удалось купить шикарного качества альбом репродукций Ренуара. Галия отхватила альбом «Искусство Западной Европы в коллекциях музеев ГДР». Всем что-то попалось, но так, чтобы было чем меняться, набрать не получилось.

Дальше мы уже не спеша стали прохаживаться и изучать выставку, прижимая к себе свою добычу, которая увеличивала удовольствие от её посещения многократно.

Оставаться до самого закрытия выставки не стали и поехали по домам.

– Просто чудесно, – листала Галия прямо в метро альбом репродукций Ренуара, не удержавшись, а я всё боялся, что она его порвёт ненароком, когда поезд слишком резко дёрнется, но лишать её такого удовольствия не решился. Столько радости и восхищения было у неё в глазах…

Утром в четверг напомнил жене про день рождения дочки Руслана, и она пошла искать его адрес, чтобы я дал им телеграмму с поздравлениями от нас.

***

Москва. Старая площадь.

В четверг с самого утра Лукин и Осипов прибыли на доклад к Кожевникову.

– Никита Богданович, – начал Лукин, – допросили вчера Самедова неофициально. Ситуация такая. Он не хотел ничего плохого сделать лично вам, просто вы фигура очень значительная, а ему надо было подставить человека, за которым тоже кто-то есть, вот он и выбрал вас, чтобы уж наверняка…

– Ничего не понял, – остановил его Кожевников. – Кого он хотел подставить и как?

– Журналиста Ивлева. Это его студент бывший, в смысле Ивлев так и учится в МГУ, а Самедов уволился. За ним Захаров стоит, а он этому дурачку Самедовому не по зубам…

– А я тут причём? – не мог понять Кожевников.

– Ну, вы должны были разрушить карьеру Ивлева, когда узнали бы, что он про вас статью пишет. С точки зрения Самедова вы выше Захарова в иерархии, он бы вам не помешал…

– Так… Ивлев, значит… Статью… Спасибо, ребята…

Лукин и Осипов, видя, как Кожевников еле сдерживается, играя желваками, предпочли покинуть его кабинет, но остались в приёмной. Приказ у них был четкий – оказать полное содействие, при необходимости обращаясь к генералу за подмогой. Так что Кожевников сам должен их отпустить.

Только за ними закрылась толстая дверь, как раздался звук удара, видимо, кулаком по столу и отборные ругательства. Кожевников был в ярости. Его помощница осуждающе взглянула на оперативников.

Прошло минут пять, прежде чем Кожевников вышел из кабинета. Лицо его пошло пятнами. Видно было, что он ужасно зол.

– Вы ещё здесь? – рявкнул он на милиционеров.

– Никак нет, – хотели выйти они из приёмной, но он распахнул дверь к себе в кабинет и рукой велел им пройти.

– Значит так, – опёрся он на стол руками, тяжело дыша, – я хочу, чтобы этот махинатор сел. Надолго!

– По какой статье? – уточнил Лукин.

– Ясно, что не по этому делу. Найдите, по какой. Потрясите его ещё раз. Если он такие трюки выделывает, не может он быть чист…

– Трясли уже, – осторожно возразил Лукин. – Если он вчера никого не выдал и ничего не сказал, то сегодня уже, тем более, не сдаст никого. Эффекта неожиданности уже не будет.

– Ищите, – сказал Кожевников тоном, не терпящим возражений. – Был бы человек, а статья найдётся. Заодно, разберитесь, что там за история была в МГУ с первокурсницей и как он после этого у нас тут оказался?

***

Москва.

Приехав к бывшей однокласснице Ирке Голубевой с чемоданом, дорожной сумкой и кучей авосек, Регина, рыдая, рассказала ей и её маме, как родители от неё отказались и из дома выгнали за настоящую любовь.

Девушки дружили когда-то, но после восьмого класса Ира пошла в медучилище, и они с Региной не виделись уже года два или три.

Ира жила с мамой, тётя Мила всегда была женщиной мягкой и доброй. Вот и сейчас её потрясла принципиальность Регининых родителей, которые отвернулись от дочери. Напоив Регину чаем, они постелили ей на раскладном кресле в Ириной комнате.

Не бог весть что, но всё не на вокзале ночевать, – подумала Регина.

***

Москва. Квартира Самедовых.

Женщины были дома одни, когда к ним нагрянула милиция. Важный следователь предъявил Лоле ордер на обыск. Попытки убедить его, что это ошибка, не помогли. Привели понятых, и начался обыск. Лола как раз собиралась идти в садик за младшей дочкой, малышка плохо привыкала и оставалась только на полдня. Растерявшаяся Лола испуганно посмотрела на свекровь, но та сама хваталась за сердце. Понимая, что спасение утопающих дело рук самих утопающих, Лола заявила милиции, что ей надо бежать за ребёнком.

Её отпустили, тем более, что она действительно была уже практически одета, когда они пришли.

Но вместо садика Лола опрометью бросилась к телефон-автомату и только на улице сообразила, что записную книжку с новым телефоном мужа она второпях не взяла. Понимая, что это её единственный шанс попросить кого-нибудь о помощи, она набрала по памяти телефон райкома, где столько лет проработал отец. Ребята помогут… И мужа найдут, и предупредят, чтобы домой не шел. Или как раз надо, чтобы он домой пришел и во всем разобрался? Это же какая-то чудовищная ошибка!

***

Москва. Кабинет второго секретаря Гагаринского райкома КПСС.

– Герман Владленович! Беда! – ворвался в кабинет Володина бледный Гончарук. – Лола Рахмонова звонила, у Самедова в доме обыск.

– Как? Почему?

– Она не знает. Ей ордер предъявили, она сразу звонить побежала. Просила мужа найти и предупредить!

– Во, дела-аа, – ошарашено протянул Володин. – Так… Иван Николаевич, давай срочно Белова сюда. Будем решать, что нам дальше делать.

Белов появился очень быстро. А пока его ждали, Володин попросил Гончарука набрать Самедову на рабочий телефон из ближайшего автомата.

– У Самедова обыск на квартире, – сразу выложил Белову Володин. – Что у него могут найти?

– Да что угодно, – растерянно уставился на того Белов. – Деньги, цацки, откуда я знаю, куда он деньги девал?