Шрифт:
Закладка:
Вася на радостях, как водится, «обмыл» с друзьями звездочки.
Через год в часть опять приходит выписка из вышестоящего приказа о присвоении ему звания капитана. Начальник отдела кадров ничего не мог понять. В его служебной практике такого никогда не было, чтобы офицеру в течение года досрочно присвоили два звания подряд. Но приказ есть приказ! Тут уже и сам Вася забеспокоился: не чья ли это шутка? Не придется ли снимать сразу две звезды?
Через месяц получил он письмо из столицы. Смотрит, фамилия отправителя на конверте незнакомая, а когда открыл и прочитал первые строки, сразу все стало ясно. Автор писал: «Здравствуйте, товарищ капитан! Помните того солдата, который занимал у Вас деньги полтора года назад? Я свое обещание выполнил, деньги Вам вернул. Я служу писарем при Управлении кадров в Москве. Дважды самостоятельно вписывал Вашу фамилию в приказ о присвоении очередных воинских званий. Извините, майора присвоить не могу, так как служба моя подошла к концу. Желаю Вам стать полковником, а то и генералом».
– Занятная история! – выразили свое мнение бойцы, когда рассказчик закончил.– Только что-то неправдоподобная. Больше смахивает на анекдот. А?
– Анекдот или нет – судить вам. Но это вам не байка про зажигалочку. А вполне реальные события. Так что, хотите верьте, хотите нет…
XХХII. Первый снег
В начале декабря 1944 года выпал настоящий, обильный и крупный снег. Снегопад продолжался всю ночь и к утру покрыл землю толстым, пушистым ковром, одел в причудливые формы кроны деревьев, придав им необычные очертания. Они стали выглядеть от этого еще красивее и наряднее. Набросал белые, словно куски ваты, шапки на крыши хат, спрятал от людских глаз все дорожки и тропинки, превратил поля в снежную пустыню.
За ночь природа преобразила местность до неузнаваемости. Искрясь на солнце, белые кристаллики льда переливались всеми цветами радуги, создавая феерическое свечение. Картина была такая, будто бы кто-то разбросал повсюду тысячи алмазов.
Мы выбежали на физзарядку и, ослепленные волшебством матушки-природы, остановились зачарованные.
– Ух, красота-то какая!
Словно дети, мы радовались увиденному, смеялись, прыгали, играли в снежки. Словом, дурачились. Двоим товарищам даже сделали «свечку», перевернув головой вниз, воткнули их головой в сугроб.
Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, если бы не прозвучал зычный и строгий голос старшины Агишева, «вернувший нас из далекого детства» к реальной и суровой действительности:
– А ну, строиться, гавно такая!
Через минуту мы стояли в строю. Физзарядка была отменена. Вооружившись деревянными лопатами, мы приступили к очистке территории от снега.
Через полчаса интенсивной работы мышцы спины, рук и ног налились свинцовой усталостью. Глаза уже не могли смотреть на все это великолепие снега – он утратил для нас былой интерес, а эйфория давно прошла. За ночь его нападало столько, что нам предстояло его разгребать и разгребать. Как говорили наши острословы: «Работать будем отсюда и до обеда, с перерывом на завтрак и ужин!»
Но не случайно, армейская жизнь славится своей непредсказуемостью. Одна из солдатских заповедей, которую мы любили повторять в своем кругу, гласила: «Получив команду, не спеши ее выполнять – может поступить новая команда – «Отставить!»
Конечно, за подобные разговоры можно было запросто схлопотать нагоняй или наряд вне очереди от старшины «за подрыв боеготовности и разлагающее воздействие на сознание красноармейцев».
Но мы все равно думали так, как нам хотелось и говорили то, что хотели. А когда подобные предсказания сбывались, мы радовались «проницательности и мудрости» солдатского фольклора.
Происходило это тогда, когда отдельные командиры принимали поспешные, опрометчивые, порой, не до конца взвешенные решения, либо не согласовывали их с вышестоящим командованием, а оно в свою очередь, отменяло распоряжения подчиненных командиров. Между «молотом» и «наковальней» всегда находился личный состав, который видел эти погрешности, понимал все, но лишен был возможности открыто выразить свое мнение. Вот так иногда и получалось, что приступая к одному делу, но, не доделав его до конца, мы по новой команде переключались на другое. Как говорится: «Стой там – иди сюда!»
Не знаю, что повлияло на изменение решения Агишева, но в этот раз все в корне изменилось. Построив роту, старшина объявил, что после завтрака мы будем заниматься чисткой оружия.
Некоторые из нас, поняв команду в буквальном смысле, побросали лопаты в снег. Агишев только рявкнул:
– Отставить! Вначале закончить чистку центральных дорожек! Об окончании работ командирам отделений доложить мне через десять минут!
Тем самым он четко дал понять, что какие бы указания ни исходили «сверху», ЕГО приказания должны выполняться безукоризненно, точно и в срок. Ничто не действует так концентрирующе и мобилизующе, как конкретные команды и распоряжения! Это – аксиома, не требующая доказательств.
В комнате для чистки оружия все столы были заняты, поэтому выбрав для себя место поукромнее в углу спального помещения, мы с Володей Ворониным разложили на табурете разобранные части винтовки.
Оружие наше всегда было в порядке, поэтому особой необходимости чистить его не было, и чтобы лишний раз не нарываться на неприятности, решили спрятаться подальше от зорких глаз Агишева.
Для вида каждый из нас держал в одной руке затвор, в другой – ветошь. И, даже, если бы здесь вдруг появился старшина, мы были бы вне подозрения.
Перебирая в руках холодную сталь, мы с Володей разговаривали и механически терли оружие ветошью. Детали согревались в наших руках. Пальцы машинально делали свое дело: нащупывали бугорки, пазы, выступы, канавки, умудряясь проникнуть в самые невероятные места, где могла быть грязь. И так как эти операции мы повторялись ежедневно десятки, сотни раз, то все это шло только на пользу делу.
Нам даже иногда казалось, что мы вдыхаем в эти безжизненные, безмолвные куски металла жизнь, передаем им тепло наших рук.
Боюсь показаться суеверным, но бывали в моей жизни моменты, особенно во время жарких операций, когда я загадывал на свою боевую спутницу как на живого человека: подведет – не подведет. И, хотя, до последнего дня мне грех на нее было жаловаться, я понимал, что своей жизнью я обязан ей – родной винтовке.
Разговоры наши перескакивали с одной темы на другую, пока мы с Володей не заговорили о главном, ради чего мне и хотелось уединиться с другом в то утро.
Мне не терпелось ему рассказать о том, что было для меня предметом многодневных размышлений.
– Знаешь, какая мысль мне пришла недавно в голову? – я решил сразу «взять быка за рога».
Воронин отрицательно покачал головой и вопросительно посмотрел на меня. Потом хитро прищурился и улыбнулся:
– Ну, давай, выкладывай, а то у тебя такое выражение лица, что ты сейчас, кажется, лопнешь от нетерпения. Если твои мысли не найдут сейчас выхода наружу, они где-нибудь продырявят твою башку. Опять что-нибудь по части комсомольской работы придумал?
На моем лице появилась улыбка. Выражение лица стало виноватым, будто меня поймали на чем-то недозволенном. Сколько лет мы были знакомы с Ворониным, столько я не переставал удивляться, как ему заранее удавалось угадывать ход моих мыслей.
Между нами сложились дружеские отношения особого свойства. Мы понимали друг друга не то, что с полуслова, а с одного взгляда. А порой и вовсе обходились без лишних жестов, слов, мимики. Между нами существовала какая-то внутренняя, телепатическая связь, помогавшая нам в общении. Вот почему дружба, зародившаяся в те военные годы, продлилась на долгие десятилетия.
– Ты как всегда угадал. Действительно, кое-что я придумал и мне нужна твоя помощь.
– Ну, это за мной не заржавеет, друг.
Воронин входил в состав бюро ВЛКСМ батальона, а я возглавлял ротную организацию. «Шишек» на этом поприще я себе набил предостаточно, но это не отбило у меня желание работать с огоньком и желанием,
