– Пойдем.

Мы сели пить чай. А я еще и завтракать. Завязался непринуждённый разговор. Мама что-то стала рассказывать про Славку, про его жену и детей. Алёну она почему-то не очень жаловала. Вспомнила дядю Лёшу. Я старалась вовремя поддакивать и ждала, когда она перейдет к главному. К цели, так сказать, визита. Начинать разговор на тему денег и вызывать огонь на себя мне совершенно не хотелось. У меня не было на это моральных сил. А еще на меня периодически накатывали воспоминания о вчерашнем, и я, не без волевых усилий, заталкивала их обратно. Сейчас для грёз совершенно не подходящее время. Мы так и не перешли к основной теме визита, когда раздался звонок в дверь. Так. Это еще кто? Вот если это опять Олег – мастер являться не вовремя, то сейчас это будет как никогда некстати!

А это оказался Егор. С букетом необычных сиреневых ромашек.

– Егор, ты чай будешь? – спросила я, после того как мне вручили цветы, а я представила гостей друг другу.

– Буду, – согласился он, подхватывая Кефира на руки.

Я и мама вытаращили глаза. Мама, похоже, вообще не предполагала раньше, что этого зверя можно брать на руки. А я раньше видела Кефира на руках только у Михи. Кефир, что характерно, отнёсся к такой вольности спокойно. Уткнулся башкой в Егора и подставил шею – чеши, мол. Егор старательно начал чесать, игнорируя наши удивлённые взгляды.

– Лесь, ты мне пока налей чаю, пожалуйста, пусть остывает. – Егор, как ни в чем небывало, с Кефиром на руках устроился за столом.

Мама моя с абсолютно прямой спиной села на стул напротив Егора. Мне досталось место у узкого края стола.

– А вы чем занимаетесь, Егор?

Вот чего я не ждала, так это вопроса, заданного практически инквизиторским тоном. До этого моя мама была лишена счастья знакомства с моими мужчинами. Егор внезапно первым удостоился такой чести. Ну, это ладно. Но к чему этот суровый тон, мама?

– Я программист, – безмятежно ответил Егор, почёсывая Кефира между ушами. Кот повис на руках Егора здоровенной рыжей тряпочкой.

– Говорят, программисты сейчас хорошо получают?

– Не жалуюсь, – всё так же безмятежно ответил Егор.

– Значит, вы хорошо зарабатываете?

Его наконец отвлекся от Кефира и в упор посмотрел на мою маму. В его взгляде не было раздражения, я же клокотала от возмущения. Мама, неужели ты не понимаешь, как бестактно звучат твои вопросы? К чему они? Неужели ты… – Я даже похолодела от этой мысли. – Неужели ты и Егора рассматриваешь как потенциальный источник денежных средств? О господи, какой стыд…

А во взгляде Егора лишь промелькнуло лёгкое удивление. Мол, с какой целью интересуетесь, уважаемая?

– Не смотрите на меня так, молодой человек, – резко ответила мама. – Алеся моя единственная дочь. Я должна быть уверена, что она будет достойно обеспечена.

Я поперхнулась чаем. Что-что?

– Я зарабатываю достаточно, чтобы хорошо обеспечить Лесю, – всё так же спокойно отозвался Егор.

А вот Кефир воскрес из тряпичного образа, поднял голову и уставился на маму яркими желтыми газами. Он тоже, кажется, был в афиге от таких заявлений.

– У вас есть своя собственная квартира? – Мама, игнорируя мой кашель и взгляд Кефира, продолжала допрос Егора.

– Конечно.

– Кто ваши родители?

– Отец кандидат наук.

Кажется, «отец – кандидат наук» слегка сбил с мамы ее боевой настрой. А Егор переложил кота на другую руку и взял чашку.

– Я выпью чашечку чаю? С вашего позволения.

Тон «с вашего позволения» был таким, что я внезапно поняла, что Егор тот еще тролль. Он безмятежно пил чай, Кефир мягко затарахтел на его руках. А маменька моя пришла в себя после «отца – кандидата наук». Интересно, кстати, это правда?

– А какие у вас намерения по отношению к Лесе?

Вот тут я не выдержала. Я просто взорвалась. Что это, блин, за вопросы позапрошлого века, мам? Какие, к дьяволу, намерения? Я с этим парнем вчера в первый раз сексом занялась! Где ты выкопала эти «намерения»?

– Мама!

– Самые серьёзные.

В этот раз приступ кашля был серьезным. Егор завозился, пытаясь освободить руку из-под кота, чтобы похлопать меня по спине, но мама успела быстрее. Материнская рука несколько раз звонко шлёпнула меня по спине, под нос мне сунули чашку.

– Попей-попей, Леся, – проявила заботу мама, а потом снова обратилась к Егору: – А что значит «серьёзные»? Вы планируете пожениться?

Свой лимит по кашлю я исчерпала. Зато отчетливо почувствовала, что покраснела до ушей. Я уставилась в чашку. Мне никогда в жизни не было так стыдно. Мама, что ты творишь? Что ты говоришь такое? У меня бухало сердце, в ушах шумело, и еще я чувствовала острую потребность зареветь, знаете, вот прямо в голос. Вот за что мне такое наказание? К такому унизительному сватовству я оказалась вообще не готова. Я даже не предполагала, что подобная сцена когда-нибудь будет в моей жизни.

– Знаете, этот вопрос мы будем обсуждать только с Лесей. – Голос Егора звучал абсолютно спокойно. – Когда мы примем решение, вы, Елизавета Владимировна, будете в числе первых, кого мы поставим в известность.

Наступила тишина. После некоторого замешательства мама поднялась из-за стола.

– Хорошо. Я поняла. Я пойду, наверное. Леся, проводи меня.

Я, не глядя на Егора, отправилась за ней в прихожую. По дороге смахнула всё же выступившие от обиды и унижения слезы. Но это было еще не всё. На прощание мама вдруг обняла меня и сказала: «Кажется, он славный, Алеся».

Это стало последней каплей. Я ничего не ответила. И уж тем более не обняла в ответ. Меня сейчас всю просто так тонко нашинковали, что я никак не могла собрать себя в нечто целое. Я так и осталась стоять в прихожей, привалившись спиной к входной двери.

Я стояла, пока по мою душу не пришли оба мои мужика – рыжий и русый. Оба с одинаково встревоженным видом.

* * *

Леська стояла в прихожей растерянная и смущённая. Да, мамаша у нее что надо! Довела дочку до ручки. Я бы даже пошутил на эту тему, ну потому, что смешно же. Я не воспринял всерьез расспросы Елизаветы Владимировны. Всё, что касается меня и Леси – касается только нас двоих. И точка. А Лесина мама… Что мама? Любая нормальная мать будет переживать о том, с кем ее дочка проводит время. Да и нормальный отец – тоже. У меня в голове как-то вдруг без предупреждения по какой-то невероятной и непостижимой логике возникла сначала мысль, а потом и