явно работал на этом участке рудника до того, как тот закрыли, и знал все туннели как свои пять пальцев. И наверняка хорошо разбирался во взрывчатых веществах. – Джо поскреб щетинистый подбородок. – В общем, вот мое мнение: вы ищете опытного горняка, который на этом старом участке до его закрытия взрывал горную породу. Чтобы иметь такой опыт, нужны многие годы труда. Думаю, на момент взрыва ему было не меньше тридцати. Добавьте четыре года после того, как этот участок Содваны закрылся, и еще двадцать лет после взрыва. Вашему преступнику сейчас больше пятидесяти четырех. Возможно, даже за шестьдесят.

Джет почувствовал, как кровь отхлынула от лица, но промолчал. И вновь сказал себе, что такому описанию соответствуют десятки, если не сотни горняков.

Что, если мы знаем убийцу? Возможно, некоторые секреты лучше не ворошить.

Ему стало дурно.

Джо странно посмотрел на него. Жара и клаустрофобия давили на Джета со всех сторон. Ему срочно требовалось выйти на свежий воздух.

Он вскочил на ноги и, громко топая, покинул хижину. Мьюринн и Джо последовали за ним.

– Джет? – окликнула его Мьюринн и положила руку ему на плечо, но он лишь отмахнулся и не сбавил шага.

– Скоро начнется буря. Нам пора домой.

Ветер дул все резче, верхушки хвойных деревьев трепетали под его порывами. В неловком молчании они шагали к самолету. Джо следовал за ними с дробовиком в руках.

Вскоре они взлетели. Джо стоял, наблюдая снизу, с берега, пока не превратился в маленькое пятнышко на берегу широкой реки посреди бескрайней безлюдной глуши.

Мьюринн сидела тихо, наблюдая за Джетом. Его руки сжимали штурвал, на скулах перекатывались желваки. Она знала: он сейчас думает об отце… Да и как не думать?

Потому что она думала.

Образ Адама Ратледжа, выходящего из ангара и подволакивающего ногу, прочно врезался в память. Джо так точно имитировал его движения! На призрачную долю секунды Мьюринн показалось, что перед ней сам Адам.

– Ты доверяешь ему? – спросила Мьюринн, когда самолет набрал высоту и выровнялся.

– Кому? Джо? – Джет тяжело вздохнул. Черты его лица были омрачены. – Я уверен, что он не пойдет к копам, если ты это имеешь в виду.

– Я имею в виду, можешь ли ты поверить, что он знает, о чем говорит? Про те следы, про тех двоих, мужчину и женщину. Про две машины. – Она колебалась. – Про хромоту.

– Возможно, у Джо недостаток по части красноречия, но все извилины на месте. Он парень головастый. Я же рассказывал тебе, как он нашел пропавшего ребенка.

Пока они летели, Мьюринн смотрела на землю внизу.

– Там, на руднике, могла быть утечка масла из «Доджа» Гаса, Джет, – тихо сказала она. – И в его кабине была серая грязь, похожая на ил. Если эти два человека в то время шли по мокрой грязи, она налипла бы на их ботинки, и это объяснило бы, почему ее так много в машине Гаса.

Он бросил на нее острый взгляд.

– То есть ты считаешь, что Гас приехал на рудник на своем «Додже», а кто-то – мужчина или женщина – пригнал его назад к дому?

Мьюринн закрыла глаза и положила руку на живот. Внезапно на нее накатила усталость.

– Я не знаю, что и думать! – прошептала она.

На несколько секунд повисло молчание, нарушаемое лишь свистом ветра и рокотом двигателя.

– Наверное, я боюсь правды, Джет. Того, что мы можем найти, – тихо сказала она. – Если все это как-то связано – Мораны, полиция, то правда может вновь взорвать Сэйв-Харбор и взбудоражить семьи, как если бы мы сами заложили здесь бомбу.

Джет ничего не сказал; его взгляд был устремлен перед собой.

Во рту у Мьюринн пересохло.

Это взорвет не только город. Если выяснится, что Адам действительно причастен к смерти ее отца, горькая правда может навсегда разрушить хрупкое начало их отношений.

Мьюринн еще раз украдкой взглянула на суровый профиль Джета. И поняла нечто важное: ложь может и связывать, и разделять. Ибо, как бы сильно она ни хотела справедливости для своего отца, для Гаса, для матери, ей не хотелось рушить жизнь Джета или свои шансы на будущее с ним.

Они заходили на посадку на аэродроме Сэйв-Харбора. Предчувствуя неизбежно надвигающуюся катастрофу, Мьюринн откинулась на спинку сиденья.

– Я, пожалуй, увезу тебя отсюда, – внезапно сказал Джет, когда самолет остановился.

– Что?

Он помог ей спуститься на землю.

– Собери вещи, а потом я отвезу тебя в Анкоридж. Надеюсь, оттуда будет какой-нибудь рейс в Нью-Йорк.

– Почему?

Он повел ее обратно к своему пикапу.

– Потому что все гораздо серьезнее, чем я думал, Мьюринн. И для тебя, и для твоего ребенка будет безопаснее, если ты побудешь в Нью-Йорке до тех пор, пока здесь все не успокоится.

Он рывком открыл дверцу машины и ждал, когда она сядет. Но она не двигалась и удивленно смотрела на него.

– Джет, – прошептала она, – я же сказала тебе, что не вернусь в Нью-Йорк. Я остаюсь в Сэйв-Харборе навсегда! Мой дом здесь.

Джет сглотнул. Напряжение стекало с него горячими темными волнами.

– Давай, залезай.

Она забралась в машину. Мысли бешено крутились в голове.

Джет захлопнул пассажирскую дверь, завел двигатель и в неестественном молчании повез ее обратно в Русалочью бухту. Лицо его стало серым.

– Пожалуйста, поговори со мной, Джет! – требовательно попросила она. – Что, черт возьми, с тобой происходит?

– Ничего. Я просто хочу, чтобы ты и ребенок были в безопасности. – С этими словами он открыл перед ней дверь своего дома.

И ее терпение лопнуло. Выносить это было выше ее сил. Они вошли в его дом, и Мьюринн повернулась к Джету лицом.

– Джет… – Он ждал, напряженно глядя на нее. – Ты хочешь, чтобы я уехала в Нью-Йорк не потому, что это безопасно, – сказала Мьюринн, чувствуя, что своими следующими словами совершит непоправимое. – Ты хочешь, чтобы я не путалась под ногами, пока ты будешь разбираться с этим, потому что думаешь, что тут может быть замешан твой отец.

– Послушай, Мьюринн, если ты думаешь, что мой отец как-то причастен к взрыву лишь потому, что он хромает, то ты ошибаешься!

Джет бросил летную куртку на диван и швырнул на стол ружье. Он нервничал и был явно раздражен. Он нацелил в нее указательный палец, его взгляд стал ледяным:

– Мой отец пытался спасти твоего, но охрана и копы не пустили его и команду горноспасателей.

– Почему они не впустили Адама? – осторожно спросила она.

Он сердито посмотрел на нее.

– Потому что он был членом профсоюза, понятно? Я не понимал этого, когда мне было двенадцать, но позже узнал: так было потому, что Адам Ратледж был старостой цехового профсоюза и яростно выступал против штрейкбрехеров[18]. Это сделало его врагом Троя О’Доннелла и всех тех горняков, которые ежедневно пересекали линию пикета, чтобы заработать на кусок хлеба. Тех, кто хотел прокормить свои семьи и не дать банкам выселить их из купленных в ипотеку домов.

Джет задрожал от гнева. Его глаза потемнели от ее обвинений.

– Джет, против Адама и руководителей профсоюза было вынесено судебное постановление, запрещавшее им находиться на территории рудника. Ты помнишь это? Именно поэтому его не пустили туда, когда он якобы хотел спасти моего отца.

Джет опасно понизил голос:

– Это не делает его