Скорее всего, стреляли резиновыми пулями из травмата. Я стоял ближе всех, поэтому мне и досталось. Гребнева закрывалась плотной занавеской. Правда, я отчётливо помню, что видел кровь. Свою, не чью-то. Опять же, зачем бы тогда Светлане понадобилось одевать меня в новую одежду? Только если старая безвозвратно испорчена. Я встал и осмотрелся по сторонам.

На спинке стула аккуратно висели моя рубашка и шорты. Мои, прежние, те самые! Нового прикида, в котором меня вернули в музей, не было нигде. Внимательно осмотрев гавайку, я не обнаружил ни одной дырочки от предполагаемых пуль или картечин. Получается, их даже не заштопали, а как бы срастили нитку к нитке заново. Такое возможно?

– In vina veritas! – сообщил я сам себе. – Истина, конечно, в вине, но только не в этом случае. Мне явно не стоило начинать разборки с большого стакана красной Агоры. Интересно, все наши уже спят или мне есть с кем об этом поговорить?

Одевшись, я вышел в сад. За столом не было никого, но на всякий случай лично для меня оставили накрытую полотенцем тарелку с остывшим мясом и овощами. Денисыч позаботился о бокале густого мерло, так же аккуратно прикрытого виноградным листом. У местных крымчан считается, что именно оно лучше всего восстанавливает кровь.

Над лампой вились мошки, попискивали цикады, и, быстро перекусив, я не придумал ничего лучшего, как отписаться сёстрам. А потом вообще сбегал в свою комнату за блокнотом и ручкой: душа требовала рисования. Тем более что и впечатлений хватало.

Тот же Арсен со сросшимися бровями и синей щетиной до самых глаз или толстая тётя Мотя, на тонких ножках, с вязанием в руках и длинными, словно рапиры, спицами. Байкеры, конечно, сумели врезаться в память, но вот изображать их как раз таки совершенно не хотелось. Ну не знаю, может, потом, но не сейчас, это точно.

Так я провозился над бумагой, наверное, около часа, совершенно счастливый самой возможностью рисовать. Любое творчество возвышает и успокаивает человека. И неважно, что именно у тебя в руках – гитара, фломастеры, ножницы для оригами, старый плёночный фотоаппарат, нитки с бусами или закачанная в сотовый программа по самообучению ирландскому степу. Главное, что ты творишь. Творишь в хорошем смысле! А всё остальное приложится.

Когда я начал слишком часто зевать, то в блокноте было уже семь или восемь рисунков. Может, даже больше, надо посчитать. Новые завтра пересниму на сотовый и отправлю сестрёнкам. Да, ещё копию директору. Наш Феоктист Эдуардович старается быть прогрессивным руководителем и всегда поощряет внерабочее творчество сотрудников ЧВК «Херсонес».

Хотя про рисунок той странной двуполой фигуры, которую я видел во сне, он отозвался неодобрительно или даже тревожно. Надо будет ещё раз спросить, в чём там вообще дело?

Мне ведь тоже интересно, вдруг полуночные демоны, приходящие к нам во время сна, реальны? Я улыбнулся собственной наивности и, забрав свои вещи, отправился спать. Лампу не тушил, она так волшебно освещала сад, что гасить такую красоту просто не представлялось возможным…

Вот только уснуть мне не пришлось.

Фактически стоило мне раздеться, как раздался деликатный стук в дверь. Я укутался в тонкое одеяло и пошёл открывать. На пороге стояла Светлана Гребнева, одетая в… ну или, скорее, раздетая. Потому что две ленточки и прозрачная газовая комбинация вряд ли всерьёз считаются одеждой. Она сделала шаг вперёд, быстро прикладывая мне пальчик к губам:

– Молчите! Сегодня вы закрыли меня собой. Никаких оправданий или отказов! Я всё сделаю сама.

Она закинула руки мне на шею, так сладко и нежно целуя в губы, что у меня закружилась голова, а последние остатки инстинкта самосохранения храбро капитулировали перед не менее базовым инстинктом продолжения рода. Её горячее тело было так близко, между нами рухнули все мосты, словно во всём мире не было силы, способной нас разъединить.

Не прекращая поцелуя, девушка мягко толкнула меня к кровати, уложила, сдёрнула уже бесполезное одеяло, выкидывая его за спину, пробежалась губами по моим плечам и груди, спускаясь к…

– Простите, друзья мои! Я не думал, что вы с Александром так заняты, – смущённо отводя взгляд, прогудел великан Земнов, припёршийся с ноутбуком. – У меня к нему срочное дело, но…

– Я тебя убью! – страстно пообещала наша Афродита, театрально заламывая руки.

– …но да, могу и подождать. Минут десять вам хватит?

– Герман, а можно завтра? – уже на исходе сил простонал я.

– Бро, никогда не откладывай на завтра то, что можно выпить сегодня! – из-за спины нашего большого друга высунулся вечно приходящий не вовремя, слегка поддатый знаток всех языков на свете. – Вижу, что вечеринка уже подходит к кульминации, а мы все тут ни в одном глазу! Светка, ты чего творишь, вы же оба трезвые?! Сейчас поправим! Где тут у вас стаканы?

И да, я чуть было не обрушился на обоих мужчин матом, но дикая головная боль, от правого уха вверх к виску, чудом не заставила меня потерять сознание. Я кое-как сдержал крик, до крови закусив нижнюю губу. Пенталгин уже не помогает.

Гребнева выпрямилась, злая и бесстрашная, подобрала моё одеяло, завернулась в него и, надувшись как белка без орешков, уселась на край моей кровати. Герман занял табурет и стол, раскрывая экран. Денисыч в пару секунд раздобыл посеребрённые чаши, явно позаимствованные в музейных фондах, и начал разливать красное вино. Я же сопьюсь на этой работе…

Романтический момент был утерян напрочь, остаток ночи плавно перешёл в примиряющую и продолжительную пьянку. Пять слов подряд на «п» – как я это выговаривал после второй амфоры чёрного греческого муската? Хоть кому-то оно важно?

Вам? Вряд ли. Ну а мне уж тем более нет…

Однако, во сколько бы мы ни легли, начиная с восьми утра горбатый сторож уже долбил тяжёлой головой все двери. Традиционно директор приглашал к себе на короткое совещание за полчаса до завтрака. Что удивительно: невзирая на поздние вчерашние возлияния, встал я абсолютно бодрым, в здравом уме и трезвой памяти. Хотя вчера та же память была в гавань!

Впрочем, на планёрку пошли не все. Специалистка по росписи греческих ваз послала старика Сосо гулять до Олимпа задом, а знаток всех древних наречий вообще исчез в неизвестном направлении. Нет, не сбежал из музея, но столь успешно притворился ветошью, что найти его и притащить за шиворот было не самым простым делом. Если пьяница не хочет, чтоб его беспокоили, фиг вы его найдёте.

Короче, пошли я и Герман. Но шеф не обиделся. Ему вполне хватало нас двоих.