И наняла она слепца поддерживать огонь под котлом. И звали его Морда-слепец.

Ystoria Taliesin

Морда в нашей легенде описан всего одним предложением. В нем сказано, что Керидвен наняла «помешивать котел мальчика по имени Гвион Бах из Ллан Файр ин Кайр Эйнион, что в Повисе, а следить за пламенем под котлом наняла слепца по имени Морда и велела им сделать все, чтобы варево в котле бурлило не переставая год и один день»[50].

Однако в рукописи Элиса Гриффита утверждается следующее:

Говорят, она наняла слепого старика помешивать варево в котле и следить за ним, но его имя нам известно не больше, чем имя автора сказки[51].

В тексте Лливелина Сиона из Национальной библиотеки Уэльса приводится другой вариант имени старика: «и Даллмора Даллме, чтобы следил он за пламенем, нагревавшим котел»[52].

Отрывки из разных источников предоставляют противоречивую информацию о персонаже, которому в легенде уделено всего одно предложение. Откуда такая вариативность?

Обратите внимание, рукопись Гриффита не сообщает о старике ничего, кроме имени. Но это не все: у Элиса слепцу поручена другая задача. В большинстве версий легенды говорится, что он поддерживал огонь, а Гвион Бах помешивал зелье. Но здесь все наоборот. Возможно, это просто описка, или Гриффит неправильно запомнил сюжет. Не стоит также забывать и о том, что он отвергал языческую природу легенды, помните, он писал, что она «противоречит здравому смыслу, а также вере и благочестию», так что, возможно, в его рукописи не обошлось без искажений. Сион же вообще представляет персонажа под другим именем, которое, однако, указывает на его недуг: Dall по-валлийски означает «слепой» А значит, прежде чем приступать к анализу этого загадочного персонажа, сперва следует разобраться с его именем.

Как таковое слово Морда в словаре валлийского языка отсутствует, но стоит присмотреться, и в нем можно увидеть намеки на истинную сущность этого персонажа. Это имя состоит из двух слов: mor, то есть «море», и da, что означает «хороший». Сложив две эти половинки, получим нечто вроде «хорошее/прекрасное море». Как нам уже известно, море – катализатор Авена, духа и связи. Морвран Авагти также связан с морем, и Морда лишь усиливает эту связь с миром ду́хов. Но настоящий ключ к пониманию того, кто такой Морда, лежит в его так называемом недуге: он слеп. В каких-то рукописях его зовут Даллмор Даллме, в каких-то – Даллмор Далмайн, и то и другое означает «слепое море, слепой камень», впрочем, стоит отметить, что никто так и не смог пока понять, что же означает Даллме, кроме того, что первая часть слова подчеркивает: «слепой». Однако в других текстах персонаж фигурирует под именем Даллмайн, и тогда вторую часть имени можно перевести как «камень» или «стоячий камень». Морда-слепец существует меж миров: он часть этого мира, но отделен от него. Он привносит в котел магию лиминальности. Слово «лиминальность» происходит от латинского Limen, что значит «порог». И лиминальность – это самое главное в любом духовном путешествии и развитии вообще. Именно в лиминальном пространстве мы ощущаем связь, именно здесь прерываются наши представления о мире, верные и неверные. Именно здесь мы бросаем духу вызов, а наш мозг свободен исследовать то, что находится за гранью человеческого восприятия. Морда не получал извне никакой визуальной информации, а потому ориентировался в пространстве, опираясь на лиминальные чувства.

Во́ды озера Тегид пляшут на протяжении четырех миль, скрывая под собою целый мир. Быстрая, но безопасная речушка, протекающая по священной земле, одним холодным октябрьским днем превратилась в безжалостное чудище. На пороге наводнения озеро заставило реку выйти из берегов. Грозная и потерявшаяся в восторге от самой себя, неспособная оставаться в русле, она понеслась к морю. Я закрыл глаза, вспоминая о том, что было велено Морде. Я дышал его тайным знанием, слушая грохот обо мне. Через реку был перекинут маленький мостик. Прочный, но старый, ему не помешал бы ремонт. За все эти годы я стоял на этом мосту несколько раз, но никогда прежде не видел и не чувствовал такой мощи, как в тот день. В двухстах метрах от меня грохотом реки пульсировал воздух. Далекий стук сердца, предупреждавший всех, кто рискнет приблизиться к ней, пока она в гневе. На размокшей земле появлялись лужицы желтой воды, а я приближался к реке. Откуда-то из густого тумана доносился шум беснующейся стихии. Обычно реку было видно, только если подойти к самому краю и наклониться вперед, но в тот день ее во́ды густыми желтыми облаками поднялись на четыре метра выше обычного. Вода прибывала со скоростью столь же ужасной, сколь ужасным был грохот, с которым она устремилась на сушу, сметая всех, кто стоял на пути. Даже деревья будто пытались в ужасе перед ней расступиться.

Мост пропитался водой. Она капала с его железных перил, и крохотными речушками текла по деревянному настилу. Кое-где в досках от многих лет влаги и ветров образовались дыры, сквозь которые можно было видеть, как бушующий поток несется на восток. В тот день я был там не один. Мы втроем стояли на мосту и наблюдали, как река показывает свою силу, а потом исчезает из виду недалеко от нашего наблюдательного пункта. Тогда этот, обычно трехметровый, водопад и описанию не поддавался. Грохочущая масса воды со следами торфа, огромная, гневная, вышла из берегов с единственной целью: добраться до моря.

Мощь голоса реки мешала всякой известной людям форме коммуникации. Как бы громко кто ни кричал, она его заглушала. Мост под нами дрожал, недовольный затянувшейся пыткой, он молил о пощаде. Пульсирующий рев реки определенным образом воздействовал на наши тела – они начали болеть. Мы потерялись в истории о воде, реке и горе, дожде и облаках. Стоя на мосту, перекинутому через порог между мирами, мы очутились ни там, ни тут. В окружавшем нас хаосе слышалась песнь Морды. Река бушевала под нами, но каким-то образом поднялась выше нас, была вокруг, пронизывала. Глядя на нее, мы с друзьями будто стали брызгами и туманом, растворившись в своем восторге. Наблюдая за течением реки, видя, как она целует камни и корни деревьев, как бьется о них, я видел ход времени. В наше сознание с ее берегов, из ее глубин вдруг стали ломиться истории о давно минувшем и об ужасах настоящего.

Так я и стоял, очарованный, за бушующим потоком. И растворившийся в восторге,