– Мне не до шуток. Прости, Уильям, – Филд выглядел потерянно.

– Что-то стряслось?

– К сожалению, да. Ту рукопись, что ты хранил у меня, не позволял печатать и показывать кому-либо, украли.

– Украли? Из твоей типографии? Но как? – Уильям не верил своим ушам: сонеты королевы вместе с его собственными пропали.

– Не все так плохо, – кое-как ободрил друга Филд. – Украли второй экземпляр. Первый так и лежит на месте. Это полностью моя вина, Уильям. И я не знаю, как смогу ее загладить.

– Ладно, Рич. Пошли, поговорим у тебя дома. Там все и расскажешь. Не стоять же нам теперь на улице.

Дома их встретила жена Ричарда, выглядевшая хуже, чем на похоронах. Она теребила в руках край передника и бормотала:

– Уилл, это моя вина. Полностью моя вина. Ну, и дети. Дети мешались тут под ногами. У нас их трое – ты знаешь, все хулиганы. Моя вина.

– Подожди, пожалуйста, Марта, – остановил ее Уильям. – Ричард, говори и по порядку.

– Первый экземпляр, твои черновые записи, хранил я потайном месте – там, где держу деньги. Ты был так серьезен, когда просил оставить у себя эти бумаги, что я проникся всей важностью порученной мне миссии. Позже ты принес второй экземпляр – сонеты, переписанные набело. Я уж, честно сказать, подумал, ты их хочешь опубликовать. Но ты опять просил их спрятать и никому не показывать.

– Это я помню, Ричард, – кивнул Уильям, – давай дальше.

– Так вот. Тут вокруг народ, конечно, знает, что мой друг – сам Уильям Шекспир, и я иногда публикую пьесы, которые он мне лично приносит. Некоторые, ты помнишь, приходят и умоляют попросить у тебя разрешение что-нибудь опубликовать. Я не удивляюсь и честно передаю просьбы, а иногда передаю рукописи, которые ты позволяешь отдать.

– Угу, – снова кивнул Уильям.

– Вчера вечером, тут моя жена права, дети бегали и страшно мешались под ногами. А я ушел ненадолго в магазин. Когда вернулся, Марта говорит: «Там к тебе пришли. Сидит человек в той комнате». Захожу. Никого. Я говорю: «Жена, ты не с ума ли сошла? Тут нет никого». Она зашла, всплеснула руками, мол, куда ж он делся. Исчез вместе с рукописью.

– Если ты рукопись прятал, то она не должна была валяться на видном месте, – не выдержал Уильям.

– Не должна, – согласился Филд, – но лежала. Не совсем на видном, кое-что этому человеку пришлось тут переворошить.

– Моя вина, – опять запричитала Марта, – я убиралась в той комнате. А дети шалили.

– Про детей я уж понял, – вздохнул Уильям.

– Я никак не могла закончить прибирать.

– Я ей всегда говорю: не трогай бумаги, не касайся ты рукописей!

– А как убирать? – Марта положила руки на толстые бока и грозно посмотрела на мужа.

– Вот, видишь!

– Так что все-таки случилось? Кто приходил? – Уильям встрял в начавшуюся перепалку.

– Пришел человек к Ричарду, – заново принялась рассказывать Марта. – Я ему говорю: проходите, подождите мужа. Он скоро вернется. Тот и сел. Дети меня все время отвлекали, и я не могла все время с ним находиться в той комнате. Бумаги лежали стопками у окна.

– Второй экземпляр я подписал, – сказал Филд, – ну чтоб не перепутать с другими рукописями. На всякий случай. Он, наверное, увидел твое имя и украл рукопись. Думаю, это человек из типографии. Иначе, чего ему ко мне приходить. И чего ему красть рукописи. На всякий случай сегодня утром я обошел все типографии, которые знаю тут в округе. Никто ко мне не ходил, и никого ко мне не посылал.

– Скажут они теперь, – пробурчал Уильям, – даже если и ходили. А как тот человек исчез?

– Я не услышала, как он ушел, скорее всего, – развела руками Марта. – Не мудрено, – и она в очередной раз попыталась рассказать о баловавшихся детях.

– Уилл, мы виноваты. Всей семьей, – Ричард опустил голову. – Сейчас эта книжка точно выйдет у кого-нибудь из «пиратов».

– Значит так, следи за магазинами. Мы поступим так же, как они. Выкрадем весь тираж. Когда книга выйдет, мы поймем, у кого рукопись. Заберем и ее.

– Зачем красть? – удивился Ричард. – Ты автор. Придем и заберем. Ты так и не хочешь публиковать эти сонеты? Я имею в виду потом, официально, у меня. И проблем не будет.

– Проблемы будут, Рич. Не все сонеты мои. Признаюсь честно, большинство сонетов не мои. Они лишь мной отредактированы. И просила сделать это высокопоставленная особа, чье имя я не имею право разглашать. Если книга с сонетами выйдет, ее тут же надо будет ликвидировать. Первый экземпляр я у тебя заберу. Сегодня же спрячу его в другом месте. Доверие, которое мне оказали, слишком велико, чтобы его не оправдать.

– Первый экземпляр лежит в надежном месте. Я же тебе сказал, – Филд надулся.

– Не обижайся. Но раз у тебя уже украли рукопись прямо из дома, то всякое может случиться. Ты хранишь рукопись вместе с деньгами. А вдруг придут воры? Просто украсть деньги? А заодно возьмут и бумаги.

– Боже упаси! – всплеснула руками Марта. – Не говори так, Уильям. Воры!

– Не кричи, – оборвал жену Филд. – Я не в обиде. Ты прав. Пойдем, я отдам тебе рукопись.

В тот же день, никому ничего не сказав, Уильям отправился в Стрэтфорд. Несмотря на поздний час и сгустившиеся сумерки, он решил пуститься в путь. Рукопись лежала у него за пазухой. На всякий случай для Элизабет он оставил у хозяйки записку о том, что семейные дела требуют его присутствия дома.

Приехав, Уильям первым делом попросил его не беспокоить и заперся в своей комнате. В отремонтированном каменном доме на втором этаже он обычно проводил время, сидя за столом у окна, выходившего в прекрасный сад. Анна сумела привести его в порядок, и теперь Уильям частенько любовался открывавшимся ему видом.

В этот раз ему было не до сада. Уильям сел переписывать рукопись. Найдут ли они второй экземпляр, неизвестно. По правде говоря, Уильям в этом сильно сомневался. А вдруг королева вспомнит о своей просьбе и вызовет его к себе? Тогда у него должна быть переписанная рукопись. Вместе с ее сонетами он предполагал, как и прежде, преподнести Елизавете собственные произведения в подарок.

Первый экземпляр Уильям спрятал в небольшой сундук, стоявший возле его кровати. Там уже лежала рукопись его первой пьесы, которую он давным-давно начинал писать в Стрэтфорде, еще до своего бегства в Лондон. Ему порой было смешно перечитывать далекие от совершенства строки, написанные, когда он бегал на свидания с Анной и в первые три года их семейной жизни.