— Я видела тебя в деле. Привези его ко мне домой. Только не выходи из себя.

Я повертел пластинку в руках и сказал:

— Я поеду и посмотрю в отеле. Ничего больше не обещаю. Если он захочет, я привезу его с собой. Если нет, возможно, мне захочется сломать ему ногу и привезти его обратно. Ты знаешь, что он мне не нравится.

— Знаю. Но не надо делать ему больно.

— Тогда давай так — если он легко согласится, я привезу его. Если нет — я позволю ему остаться, вернусь и расскажу тебе, где он и что с ним. Идет?

— Идет, — согласилась она. — Узнай, что все это значит. Меня это пугает, Ричард.

— Это просто дурные звуки, — сказал я. — Наверняка Тути что-то принял, когда записывал эту пластинку, и в тот момент ему казалось, что получилось хорошо. И он решил отправить ее тебе, потому что подумал, что это самая крутая вещь со времен Роберта Джонсона.

— Кого?

— Неважно. Но мне кажется, он переборщил с наркотой. Наверняка он даже не помнит, как отправил ее тебе.

— Только не говори, что тебе приходилось слышать подобное. Что от прослушивания этой пластинки тебе не показалось, будто твоя кожа слезла с костей, что тебе не хотелось погрузиться во тьму и полюбить ее. Разве не так? Не говори, что это не было похоже на ощущение, когда ты идешь, перед тобой едет машина, фары светят тебе в лицо, а тебе просто хочется умереть, хоть это и чертовски страшно, и ты знаешь, что за рулем сидит дьявол или еще кто похуже. Не говори, что ты не чувствовал чего-то подобного?

Я чувствовал. Поэтому ничего не ответил. Я просто сидел и обливался потом. Звуки этой музыки по-прежнему сотрясали мои кости и заставляли кровь кипеть.

— Дело вот в чем, — начал я. — Я сделаю это, но ты должна дать мне фотографию Тути, если у тебя есть, и пластинку, чтобы ты больше ее не слушала.

Она внимательно смотрела на меня какое-то время.

— Ненавижу ее, — призналась она, кивая на пластинку, — но почему-то я чувствую какую-то связь с ней. Как будто избавившись от нее, я отдам частичку себя.

— В этом-то и проблема.

— Хорошо, — сдалась она. — Забери ее, но прямо сейчас.

Луна была высоко и светила ярко. По пути домой в своем «шеви» я мог думать только об этой музыке — или чем там она на самом деле была. Ее звук застрял у меня в голове, как топор. Пластинка лежала на соседнем сиденье, вместе с запиской от Тути, конвертом и фотографией, которую дала мне Алма Мэй.

Часть меня хотела вернуться к ней и от всего отказаться. Вернуть пластинку. Другая, очень глупая часть, хотела узнать, где, как и зачем была записана эта пластинка. Все мы — жертвы своего любопытства.

Я живу в покосившемся доме без лифта на третьем этаже. Снаружи дома есть лестница с площадкой на каждом пролете. Моя квартира находится на самом верху.

Поднимаясь, я старался сильно не опираться на перила, потому что они могли вот-вот отвалиться. Открыв дверь, я включил свет и увидел, как тараканы разбегаются по углам.

Я положил пластинку, взял лед из ледового шкафа. На самом деле это была электрическая машина. Холодильник. Но я заполнил его холодильными камерами, поэтому привык называть его так. Я взял пластинку и сел.

Сидя в своем старом кресле, обивка которого торчала, как разорванный хлопчатобумажный мешок, и с пластинкой в руках рассматривая грязный коричневый конверт, я заметил, что спиральные желобки пластинки были темными и выглядели мерзко, будто туда что-то налили, а потом высушили. Я попытался понять, имеет ли это какое-то отношение к тому сумасшедшему звучанию. Могли ли они издавать такой звук? Маловероятно.

Я подумал о том, чтобы завести пластинку и снова ее послушать, но не смог вынести даже мысли об этом. Мне было не по себе уже от того, что я держал ее в руках. Будто я держал бомбу, которая вот-вот взорвется.

Я сравнивал это чувство со змеей, Алма Мэй — с машиной, за рулем которой сидит дьявол. А теперь я сравнил это с бомбой. Такое ощущение давал рифленый круг воска.

Рано утром я положил пистолет в бардачок, бритву — в карман пальто, а пластинку — лицевой стороной на соседнее сиденье и поехал в сторону Далласа и отеля «Чемпион».

Приехав в город около полудня, я остановился у кафе на окраине, где сидели цветные, и вошел внутрь. Крупная черная женщина, с приятным запахом и красивым лицом и телом сделала мне гамбургер, а потом села и стала флиртовать со мной, пока я его ел. Это нормально. Я люблю женщин и люблю, когда они флиртуют. Когда они перестанут это делать, я просто лягу и умру.

Я спросил ее, знает ли она, где находится отель «Чемпион». Разумеется, у меня был номер дома, но мне нужно было знать более точное направление.

— Разумеется, сладкий. Я знаю, где он. Но тебе лучше там не останавливаться. Это в глубине цветного квартала, не в самой лучшей его части. Там плевать, что ты сам коричневый, как орех. Тамошние ребята порежут тебя, сольют твою кровь в бумажный стаканчик, смешают с виски и выпьют. А ты слишком хорош, чтобы тебя разрезали на куски и все такое. В другом районе есть гораздо лучшие места, где можно остановиться.

Я выслушал названия нескольких отелей, будто и правда заселюсь куда-то еще, но все равно взял адрес «Чемпиона», расплатился, оставив ей хорошие чаевые, и вышел.

Часть города, где располагался «Чемпион», действительно оказалась такой мерзкой, как и сказала официантка. Люди торчали на улице по