Шрифт:
Закладка:
* * *
Затею со свидетельницей Ирина считала глупой и этически сомнительной, но разве возразишь Гортензии Андреевне? Нет, можно отказаться, тогда старушка поедет одна, а она пропустит все самое интересное.
В итоге любопытство победило профессиональную осторожность.
К счастью, свидетельница оказалась дома и довольно радушно пригласила их войти. Чувствуя себя полной дурой, Ирина озвучила легенду про научную работу. По зрелом размышлении они все-таки решили представить Гортензию Андреевну не гинекологическим конвоем, а коллегой.
Свидетельница неодобрительно покачала головой:
– В вашем положении надо о ребенке думать, а то, сами знаете, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.
Гортензия Андреевна немедленно сказала тьфу-тьфу-тьфу и толкнула ее в спину. Ирина сразу посмотрела на ногти левой руки – безотказный способ отразить сглаз и вообще негативные пожелания.
Верна пословица «сапожник без сапог», у женщины, подрабатывающей уборкой, дома оказалось довольно грязно. Захватанные дверные ручки, засаленные обои, в общем, неуютно. Поэтому Ирина не отказалась от чая, радушно предложенного хозяйкой, но пить не стала. Для конспирации задала несколько отвлеченных вопросов, трудно ли было решиться выступить в суде, не чувствовала ли Нина Ивановна неловкости, давая показания в присутствии соседа, не хотелось ли о чем-то умолчать, щадя его чувства.
– Это настоящая проблема, когда свидетель утаивает информацию из самых лучших побуждений. Не хочет ранить близкого человека, портить отношения, поэтому предпочитает умолчать о чем-то, что, как ему кажется, не имеет к делу прямого касательства, – сказала Ирина, сделав строгое и грустное лицо, – а между тем именно эта деталь может кардинально изменить ход процесса.
– Вот именно, – Гортензия Андреевна демонстративно щелкнула шариковой ручкой и занесла ее над блокнотом.
– Так а что я? Сказала все, о чем спрашивали.
– Насколько я помню, Нина Ивановна, про отношения в семье Черновых вы предпочли не распространяться.
– Сказала, что знала.
Хозяйка насупилась и скрестила руки на груди, а Ирина сообразила, что человеку, пережившему сталинскую эпоху, бесполезно рассказывать про психологические нюансы.
– Нина Ивановна, вас никто не обвиняет в даче ложных показаний, – поспешила она исправиться, – вы честно исполнили свой гражданский долг, у закона к вам нет абсолютно никаких претензий. Наш визит носит сугубо неофициальный характер.
«И если бы ты знала, насколько неофициальный, то немедленно вышвырнула бы нас за порог», – мысленно докончила Ирина.
– Правда?
– Ну конечно! Мы ведь не ведем никаких протоколов.
– Пока не ведем, – веско заметила Гортензия Андреевна и провела в блокноте жирную черту.
«А ведь и правда проблема интересная, – пришло вдруг в голову Ирине, – то, что легко выговаривается в кабинете у следователя, почти невозможно бывает озвучить в зале суда, публично, в присутствии людей, с которыми тебе придется жить дальше. Вот в чем гениальность сталинских троек, там доносчикам не приходилось нести никакой ответственности за свои поклепы. А в период демократии зато честным гражданам несладко. Допустим, ты знаешь, что муж жил с женой как кошка с собакой, это правда, и следователю ты честно об этом говоришь, а на суде в присутствии этого самого мужа у тебя язык прилипнет к горлу, потому что тебе с ним дальше существовать в одном доме, встречаться у почтовых ящиков, одалживать соль…»
– Понятно, что чисто психологически о близких людях плохо говорить не хочется, – осторожно начала Ирина, но хозяйка немедленно перебила ее.
– Никого я не выгораживала, вы мне это не пришьете! Можете хоть старые протоколы почитать, когда милиция приходила, я сразу им сказала, что отношения в семье были плохие. Буду я еще этих выскочек покрывать, ага, сейчас!
– То есть вы с ними не состояли в приятельских отношениях? – уточнила Ирина.
Хозяйка отмахнулась:
– Какой там… Чернов этот сам себе на уме, и жена его, прости господи, неприятная женщина была.
– Да? Зачем же вы тогда у них работали? – спросила Гортензия Андреевна.
– Когда копейки получаешь, так уж не выбираешь, кто хороший, кто плохой.
Гортензия Андреевна сочувственно кивнула:
– Да, нужда заставляет многое терпеть. Так что ж, они прямо при вас скандалили?
– Чего не было, того не было. Аврора, как и я, работала сутки через трое, и всегда говорила днем приходить, пока муж на работе. Но через стенку-то слышно, как они орали.
– И о чем?
Ирина кашлянула, намекая Гортензии Андреевне, что она слишком уж явно перешла от темы научного исследования к семейным дрязгам Черновых, но старушка украдкой подмигнула ей, мол, все нормально. И действительно, Нина Ивановна с удовольствием пустилась описывать подробности.
– Слов-то я не разбирала, но кричали громко и подолгу. А наутро приду, Аврора сидит как ни в чем не бывало, только приказы раздает, уберите то, протрите это. Никак отучиться не могла, что больше она не царица края и прислуга ей по рангу больше не положена. Может, Чернова за это и погнали взашей с высокого поста.
– За что за это?
– За Авроркины барские замашки. Не те времена сейчас, чтобы принцессу из себя разыгрывать. Положена тебе прислуга, так обращайся уважительно, а дали пинка под зад, так тряпку в зубы и вперед. Здоровая баба, помоешь пол, не переломишься.
На лице Гортензии Андреевны появилась знакомая Ирине сладкая улыбочка, не предвещавшая собеседнику ничего хорошего:
– Но вы-то на ее лени неплохо зарабатывали…
– Какое там неплохо, копейки жалкие, – пригорюнилась Нина Ивановна, – а вообще я вам скажу, что хорошая жена так себя вести не будет.
Ирине стало любопытно:
– А как будет?
– А так, что не станет семейные деньги транжирить, – отрезала хозяйка, – что, скажете, она сама прибраться не могла? Да она здоровая была, как лошадь! И времени свободного вагон! Но нет, Нина Ивановна, приходите, пожалуйста, надо окна помыть. А дальше ах, может, вы и белье погладите, я доплачу. И сидит, тюкает на своей машинке, будто так и надо, возвышенная вся. Ей просто нравилось барыню из себя корчить. Нормальный человек за работу поблагодарит, а эта пройдет, проверит и обязательно придерется, тут, видите ли, я грязь оставила, там не домыла. А у меня чисто все, просто ей покуражиться хотелось, показать, что она тут хозяйка, а я прислуга безродная.
– Зачем же вы к ней ходили, если она так безобразно себя вела?
Нина Ивановна вздохнула:
– Так она наоборот, такая была вежливая, что не придерешься. Все через спасибо и пожалуйста, но суть-то не меняется. Стучит на своей машинке, как заведенная, а что пожилой человек у нее под ногами с тряпкой ползает, так и горя мало.
– Аврора Витальевна шила? – поинтересовалась Гортензия Андреевна.
Нина Ивановна удивилась:
– Почему вы так решили?
– Вы упомянули машинку…
– Так печатную. Постоянно она на ней наяривала. Заказы, может, брала, я не знаю. Так вот сидит,