Ирина засмеялась:

– Как можно говорить такое о руководящей и направляющей?

– В Средние века, полагаю, тоже можно было быть истово верующим христианином и не одобрять методов работы инквизиции, но давайте не будем углубляться в философские вопросы.

– Ну хорошо, хорошо, согласна, Чернов тот еще жук, с изворотливостью у него все в порядке, но давайте оценим чисто физические кондиции.

– Давайте. Вы с чем пирог хотели, как сказала бы Коробочка, загнуть?

– А? Что?

– Пирог, Ира! – Гортензия Андреевна показала на батарею, где зрело тесто, о существовании которого Ирина успела уже забыть.

– Так, а с чем? – задумалась она. – Ну пусть будет с капустой.

– Дайте сюда, я нашинкую.

Старушка решительно выхватила из стаканчика самый большой кухонный нож. Покачав головой, Ирина достала из буфета сечку и деревянную миску, контур которой идеально повторял изгиб лезвия. Это древнее приспособление было обнаружено во время археологических раскопок на антресолях и оказалось невероятно удобным.

– О, какая прелесть! – Гортензия Андреевна с нежностью погладила деревянную рукоятку, до блеска отшлифованную ладонями женщин нескольких поколений. – У нас дома тоже такая была, но потерялась во время войны. Дайте же скорее капусту, не терпится опробовать!

– Я сама все сделаю, сидите.

Старушка решительно притянула миску к себе:

– Ни в коем случае! Вам в вашем положении вообще вредно держать в руках острые предметы.

– Н-да?

– Да, есть такая примета.

– Ну, это суеверия.

– Которыми не стоит пренебрегать. Знаете, как в том анекдоте, что если бога нет, то и фигу показывать некому, а если есть, то зачем обострять? – Гортензия Андреевна мерно застучала сечкой, – так что сидите, Ирочка, спокойно, и тратьте вашу бесценную энергию на мозговую деятельность.

– Легко сказать, – фыркнула Ирина, – осталась там дай бог если парочка нейронов, да и те на последнем издыхании.

– А вы, Ирочка, не кокетничайте, а лучше напрягите то, что есть. – Гортензия Андреевна пошевелила капусту в миске, подумала, и нанесла ей еще несколько резких и стремительных ударов. – Вы начали о физических кондициях, я вас перебила.

– Ах да! Я к тому, что Чернов, конечно, дядька сильный, но Аврора Витальевна тоже была, мягко говоря, не Дюймовочка. Мощная женщина одного с ним роста, должна была сопротивляться, кричать…

– Ира, это был ее муж, которого она считала самым близким человеком, несмотря на все его измены. Вряд ли она думала о чем-то плохом, отправляясь с ним на романтическую прогулку в лесную глушь или куда там еще. Кроме того, он мог банально ее напоить, а то и подмешать какую-нибудь интересную таблетку.

– Сейчас можно строить любые предположения, тела-то у нас нет.

– Вот именно. – Гортензия Андреевна разожгла огонь под сковородкой.

Ирина недавно открыла, что капусту прекрасно можно класть в пирог и сырой, но на всякий случай промолчала. Старушка, конечно, ругать ее не станет, но маме, с которой в последнее время сделалась очень близка, обязательно доложит, что дочь совсем от рук отбилась, то яблоки для шарлотки не обжарит, то капусту не потушит, то гречку не переберет. Из-за таких вот лентяек и теряются вековые традиции…

– Женоубийство – это не только убийство, а еще и предательство, – Гортензия Андреевна сурово сдвинула брови, – уничтожить человека, который тебе доверял, большую часть жизни был тебе опорой и утешением… Гнусность, настоящая гнусность, других слов для этого деяния не нахожу.

Кивнув, Ирина принесла веник и быстро подмела капустные обрезки. У Гортензии Андреевны слишком идеалистическое представление о браке, а меж тем так заканчивается множество союзов, только уничтожение не физическое, а моральное. Об этом еще Оскар Уайльд писал в «Балладе Редингской тюрьмы».

– Пока тело не найдено, мы можем только гадать о том, как он это технически провернул, – вздохнула Ирина, – меня больше интересует, почему с Мариной так мягко обошлись? Почему не отработали на причастность при таких убедительных свидетельских показаниях? А главное, непонятно, как столь пикантную и жирную сплетню не разнесли по всему городу? Молодая красивая любовница – это же всегда интересно, а если ее еще и в телевизоре показывают, так вообще сенсация года.

Помешав томящуюся на маленьком огне капусту, Гортензия Андреевна сказала:

– А это я вам, наверное, могу объяснить, но лучше подожду, пока вы сами догадаетесь.

Ирина насупилась, изображая интенсивную мыслительную работу.

– Ну как же, Ирочка? Кого интеллигенция винит во всех бедах? Кто, перефразируя замечательную детскую песенку, к нам без стука входит в дом? Кто с детства каждому знаком?

– КГБ, что ли?

– Именно. Просто сопоставьте факты: училась на филфаке ЛГУ, кузнице кадров для этой достойной организации, после окончания попала на работу в «Лениздат» и на Ленинградское телевидение, то есть учреждения, формирующие мировоззрение советского человека и где очаги диссидентов особенно опасны, ну и в конце концов без особых препон вышла замуж за иностранца из капиталистического лагеря. Все одно к одному.

– Ну в принципе да, – теперь Ирина удивлялась, как ей самой не пришла в голову эта лежащая на поверхности догадка.

– Может, за карьеру стучала, а может, служила из идейных соображений, такое тоже бывает, поэтому не будем ее судить. Главное, что органы быстро вывели своего секретного сотрудника из-под удара, решив: пусть лучше убийство останется нераскрытым, чем ценный кадр окажется скомпрометирован.

– А если девушка ни при чем, просто партийная верхушка вступилась за своего собрата?

– Ира, его арестовали! Неделю держали в КПЗ, выбивали показания, и ваша партийная верхушка даже не почесалась. А когда всплывает эта Марина, то есть вырисовывается как минимум убедительный мотив, следователи вместо того, чтобы развести прелюбодеев по разным кабинетам и начать игру «кто кого быстрее сдаст», почему-то с извинениями выпускают Чернова на свободу. Вы меня простите, но другого объяснения этому идиотизму придумать не могу.

– А мы с вами, кстати, можем это точно выяснить. – Ирина принесла в кухню телефонный аппарат и записную книжку. – И даже убьем как минимум двух зайцев. А то и трех.

С секретарем суда Леной, чей муж вел дело об исчезновении Черновой, у Ирины сохранились теплые отношения после перехода на новую работу. Они не дружили, но иногда перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками, обменивались детскими вещами. Девяносто процентов заслуг в этом принадлежали Лене, которая считала Ирину своей наставницей, хотя она только уговорила девушку поступить на заочное отделение юрфака.

Учеба, прерванная двумя академками по уходу за детьми, продолжалась до сих пор, а Ирина как раз думала, что делать с обнаруженными на антресолях конспектами и кое-какими книжками по специальности. Выбрасывать жалко, а хранить тоже смысла особого нет. Пару тетрадей оставить на память, а остальное вроде бы и не нужно