– Я как раз еду в дом книги, – зачем-то сказала она в ответ на Искандера, которого не читала.

– О, так я с вами!

Олеся, планировавшая выйти на следующей станции после Вихрова и сесть в обратный поезд, с трудом удержала на лице улыбку.

– А вам разве не нужно домой?

– Нет, Олеся Михайловна, меня никто не ждет. Я в разводе.

– Простите, не знала.

– Ну что вы, не извиняйтесь. В принципе это моя вина, как профорга, что вы так и не влились в коллектив.

Она улыбнулась и тихо уточнила:

– В женский коллектив.

Артем Степанович весело и со вкусом рассмеялся.

– Что есть, то есть. Я сам чуть не сдох, пока освоился в этом кобрятнике. Только ничего не поделать, Олеся Михайловна, надо, надо. И общественную нагрузочку вам бы помощнее на себя взять.

Олеся насупилась. Она две недели сидела в суде и в буквальном смысле вершила человеческие судьбы, куда уж мощнее? С другой стороны, за кобрятник можно простить Артему Степановичу буквально все.

– Вам ведь не надо каждый день проверять по сто тетрадей, – продолжал Вихров, когда они вошли в вагон.

Час пик еще не наступил, и они довольно комфортно устроились возле двери. Половина букв надписи «Не прислоняться» была стерта, видно, кто-то хотел переделать ее во что-то остроумное, но не успел. Поэтому Вихров прислонился и продолжал:

– Со стороны ваша танцевальная доля выглядит почти такой же приятной и необременительной, как моя физруковская. В ладоши похлопал, раз-два посчитал, побегал, попрыгал и, как пришел на работу с пустой головой, так и ушел. Не жизнь, а сказка, в отличие от настоящих учителей.

– Но разве я в этом виновата?

– А кого это когда волновало?

– И то правда.

Артем Степанович замолчал, и от близости чужого мужчины Олесе вдруг сделалось неловко. Почему-то стало страшно, что он сейчас ее поцелует, хотя Олеся точно знала, что у него в мыслях нет ничего подобного. «Зато ему может показаться, что этого хочешь ты» – от этой мысли ее окатило ужасом. Пришлось срочно отступать к схеме линий метро.

– Да, смотрите-ка, сколько новых станций скоро у нас откроется, – заметил Артем Степанович.

Олеся кивнула. Да нет, глупости, она его старше лет на пять. Обратная разница может быть и в четыре раза больше, как с успехом продемонстрировал ее дорогой муж, но женщину старше себя мужчины как объект увлечения не воспринимают. Значит, и от женщины не ловят сигналы интереса, хоть настоящие, хоть мнимые. Бояться нечего.

– Нам выходить, – сказал Вихров.

– Что?

– Невский проспект, наша станция.

– Ах да…

В Доме книги было пустовато и пахло свежими газетами. Почему-то от этого аромата Олесе всегда хотелось мороженого, и, поднимаясь на второй этаж по лестнице с затейливыми перилами, она решила, что на обратном пути купит эскимо. В зале художественной литературы на массивных и высоких до потолка дубовых стеллажах были выставлены легкомысленные сборники поэзии с колосками и домиками на обложках, напротив стояли книги посолиднее, в переплетах из кожзаменителя сдержанных тонов. То были в основном военные романы и книги зарубежных писателей-коммунистов. Тут типографией уже не пахло, и мороженого Олесе расхотелось.

Пробежавшись по залу, Вихров покачал головой:

– Да, выбор, конечно, так себе. Сейчас, Олеся Михайловна, вся литература в журналах. Вы вот если любите читать, то зря не участвовали в розыгрыше подписок.

Олеся замялась. Стыдно признаться, но из всех одиноких развлечений она предпочитала самое старомодное – радио. На книги не хватало времени, телевизор они, кочевая офицерская семья, очень долго не могли себе позволить, а радио сопровождало Олесю почти во всех ее делах. Обед она готовила под концерт по заявкам, прибиралась под театр у микрофона и так далее. Поэтому не хотелось тратить деньги на журнал, который она даже не откроет. А если уж быть совсем честной перед самой собой, то она просто испугалась, что если протянет руку к шапке с бумажками, то коллеги ее оттолкнут и оскорбят.

– У меня рука несчастливая, – сказала она.

– У меня тоже. В этом году вообще ничего не вытянул.

Олеся поняла, что, если хочет сойти за интеллигентную женщину, надо сказать что-то умное.

– Как жаль, – она покачала головой. – Сейчас перестройка, новое мышление, в журналах появляется столько интересных новинок.

Артем Степанович засмеялся:

– Увы, мышление новое, а привычки старые.

– Цензура уже не такая жесткая, появляется больше творческой свободы, – ввернула она фразу из какой-то радиопередачи.

Вихров кивнул.

Рассеянно описав круг по залу, они остановились возле окна. Декабрьская тьма наползала медленно и густо, будто Бог разлил кофе, и сквозь свое отражение Олеся не видела, что происходит за стеклом.

– Кто привык плясать под чужую дудочку, будет это делать под любую мелодию, – буркнул Артем Степанович. – Следуя генеральной линии партии, творцы выдадут такую свободную свободу и такую гласную гласность, что останется только за голову хвататься.

Олеся промолчала.

– А что вы хотели купить? – вдруг спохватился Вихров. – За чем-то конкретным ехали?

– Нет, так просто, наудачу.

– Мне она тут почти ни разу не улыбнулась. Раньше хорошие книги из загранки привозил, а теперь остались только макулатурные издания. Хотя одинокому человеку не так просто собрать двадцать кэгэ старых газет, – вздохнул Вихров. – Если бы вы знали, Олеся Михайловна, как мне порой хочется подрезать пачечку-другую у наших пионеров… Соблазн велик, но пока я ни разу ему не поддался.

– А вы часто ездили за границу? – выпалила она.

– Приходилось. Я ведь двухкратный чемпион СССР по лыжным гонкам.

– Правда? Не знала…

Вихров расхохотался:

– Действительно, откуда вам было это знать, если моя фотография висит на стенде «Наши чемпионы» буквально на вашем рабочем месте.

– Где?

– В актовом зале.

– Правда? А я как-то не обращала внимания…

– Ну, Олеся Михайловна, справедливости ради надо заметить, что вы вообще мало интересуетесь жизнью коллектива. Пришли-ушли, никогда с нами не остаетесь на праздничные чаепития… Я с вас даже на дни рождения не собираю.

Олеся нахмурилась:

– Да? Но я ведь не знала, что так принято.

– Принято.

– Артем Степанович, я большую часть жизни была домохозяйкой, – зачем-то начала она оправдываться. – Вышла на работу, только когда дети разъехались, чтобы дома от скуки с ума не сойти. Так что мне неведомы многие нюансы.

– Да, это я сплоховал, не ввел вас должным образом в коллектив. Но еще не поздно исправить. Кстати, скоро Новый год, мы с вами можем подготовить праздничную программу…

– Поздно, – вздохнула Олеся, – слишком далеко все зашло.

– А Гёте бы вам ответил, что ничто не потеряно, пока не потеряно все, – сказал Вихров с нажимом.

– Да-да, и надо оттолкнуться от дна, – Олеся вдруг разозлилась. – Никогда не понимала смысла этой