режим эволюционировать в либеральное и гуманное общество? Они приехали на Запад не для того, чтобы просто спастись от Сталина и войны, как вторая волна эмигрантов; эти люди занимали относительно привилегированное, статусное положение в советском обществе, имея твердые убеждения и энергичный ум. Они приехали с совершенно другими целями, надеждами и задачами, чем у предыдущих поколений. Они больше похожи на своих предшественников в XIX веке, чем на первую и вторую волну эмигрантов»[176].

Судя по всему, русская эмиграция прошла полный круг.

Среди самых важных голосов советского диссидентского движения Одом назвал писателей в эмиграции – Василия Аксенова и Александра Солженицына. «Я слушаю то, что он говорит о Советском Союзе, а не о США», – сказал он.

Книги продолжали работать.

В следующем году Горбачев объявил амнистию всем советским перебежчикам в Афганистане, а также подписал указ о возвращении гражданства 23 диссидентам, высланным из страны его предшественниками[177].

Через три года, в декабре 1991 г., СССР официально прекратил свое существование: все советские республики провозгласили независимость от Москвы. Еще через год правительство Бориса Ельцина пригласило Буковского выступить свидетелем в судебном процессе по делу КПСС. Дело рассматривалось Конституционным судом Российской Федерации – новой страны, родившейся из пепла СССР. Чтобы подготовиться, Буковский потребовал предоставить ему доступ к советским архивам, который он и получил. С собой в Москву он привез небольшой ручной сканер и ноутбук и сумел тайно отсканировать множество документов, в том числе секретные доклады КГБ для ЦК партии и стенограммы заседаний Политбюро. (Именно благодаря ему мы сегодня знаем о том, как Брежнев и Андропов решали судьбу советских евреев.) Как рассказал нам Буковский, ему удалось отсканировать эти документы только потому, что сотрудники архива никогда не видели сканер. В 1993 г. он написал книгу «Московский процесс», в которой – опираясь на отсканированные документы – Буковский скрупулезно задокументировал тайное сотрудничество между западными политиками левого толка и КПСС в годы холодной войны. В отличие от других книг Буковского, эта книга так и не была издана на английском языке. Буковский считал, что он стал жертвой западной цензуры[178].

Человек действия и легенда диссидентского движения, Буковский не захотел возвращаться в новую Россию. Многие считали, что он мог бы составить серьезную конкуренцию Ельцину на президентских выборах, но Буковский решил иначе. Он предпочел остаться в Кембридже в Великобритании. На самом деле никто из «Интернационала сопротивления» не вернулся на родину после краха советского режима. А некогда легендарные организации первого и второго поколений русской политической эмиграции – РОВС и НТС – попытались найти себя в новой, стремительно меняющейся стране, но не преуспели. Они открыли в России свои отделения, но так и не смогли завоевать широкой поддержки.

В 1948 г. Джордж Кеннан в записке Совету национальной безопасности «Цели США в отношении России» писал, что, когда придет время, США «помогут всем изгнанникам как можно быстрее вернуться в Россию и, насколько это от нас зависит, проследят, чтобы всем вернувшимся были даны примерно равные возможности участия в политической борьбе». Но когда пришло время, этой мечте не суждено было сбыться.

Вскоре правительство США, американские дипломаты и разведывательное сообщество тихо забыли про русских эмигрантов. Уильям Одом стал последним высокопоставленным чиновником Вашингтона, выступившим в конгрессе с докладом о русских американцах. Следующие слушания в конгрессе по этой проблеме пройдут только в середине 1990-х гг. и будут посвящены русской мафии. «Русские в США перешли в категорию сниженного интереса», – сказал нам Рольф Моватт-Ларссен, сотрудник московской резидентуры ЦРУ в 1980–1990-х гг.

Нужный момент наступил – и прошел.

Глава 14

«Другая Россия»[179]

В 1990 г. берлинцы уже снесли стену, революции в Восточной Европе навсегда похоронили соцлагерь, однако Советский Союз выглядел еще вполне дееспособным государством. Но главный политический оппонент Горбачева Борис Ельцин уже мечтал создать другую страну – демократическую и свободную от контроля коммунистической партии, и для этого ему понадобилась поддержка русских эмигрантов.

Накануне нового, 1991 г., Ельцин, тогда председатель Верховного Совета РСФСР, выступил с речью. Необычным было то, что Ельцин обратился не к депутатам или согражданам, а к «соотечественникам за рубежом».

Он упомянул Солженицына и сказал, что понимает горечь тех, кто был вынужден покинуть родину против своей воли. Отныне, утверждал он, «войне государства против своих граждан, которая десятилетиями шла в России, положен конец… Начала разрушаться глухая стена, которая долгое время отделяла российское зарубежье от родной земли. И она будет разрушена навсегда!»[180]

Это был хорошо рассчитанный политический шаг. Речь с призывом к эмигрантам для Ельцина написал депутат Верховного Совета Михаил Толстой, которого в силу его личной истории связывали особые отношения с русским зарубежьем.

Физик из Ленинграда и дальний родственник Льва Толстого, он был внуком знаменитого советского писателя Алексея Толстого по прозвищу Красный граф. В Гражданскую дворянин Алексей Толстой служил в отделе пропаганды в штабе Антона Деникина, потом бежал из России вместе с отступающей армией. Но через несколько лет вернулся и превратился в одного из самых талантливых сталинских пропагандистов. Среди прочего, Красный граф написал роман «Эмигранты», в котором разоблачал деятельность тайной белоэмигрантской организации, занимавшейся убийствами советских чиновников, чьи нити тянулись из Парижа по всей Европе. Учитывая дату публикации – конец 1930 г., этот роман мог быть советским ответом на скандал, разгоревшийся во Франции после похищения генерала Кутепова в Париже в январе того же года[181]. В ответ Сталин позволил Красному графу жить на широкую ногу в просторном особняке, где ему прислуживал старый семейный слуга, по-прежнему называвший Толстого «ваше превосходительство»[182]. 49-летний Михаил Толстой, с выразительными глазами, крупным носом и полными губами, был поразительно похож на деда и с юности интересовался историей русской эмиграции.

Толстой и Ельцин разработали амбициозный план. Ельцин хотел найти для России новую национальную идею, которая могла бы стать основой для формирования новой национальной идентичности. Для этого требовалась помощь «другой России» – русской диаспоры за рубежом. Толстой считал, что эта задача выполнима.

Но для того, чтобы наладить связи с «другой Россией», Ельцину и Толстому нужно было сначала найти способ обойти противодействие КГБ, параноидально блокирующего любые контакты с эмиграцией.

Толстой тщательно подбирал формулировки для речи Ельцина. На языке советской пропаганды слово «эмигрант» традиционно было синонимом «врага, перебежчика, антисоветчика, предателя, отщепенца»[183]. По отношению к людям, лояльным советской власти, употребляли слово «соотечественники». В своей речи Ельцин называл эмигрантов «соотечественниками», и казалось, что он обращается только к просоветски настроенной части русской диаспоры[184].

Речь удалась, и Толстой начал приводить в действие свой план, добившись