Шрифт:
Закладка:
К концу 1980-х гг. Микки Голицын прошел путь от рядового бухгалтера до специалиста международного отдела. К этому времени Советский Союз, отчаянно нуждаясь в твердой валюте, начал открывать свой финансовый рынок.
К моменту, когда Bank of New York поглотил Irving Trust, этот процесс шел полным ходом – и Гурфинкель с Голицыным не хотели упустить свой шанс.
До поглощения Irving Trust Голицын несколько раз летал в Москву, но он плохо понимал людей, живущих на земле его предков, и не испытал никакого желания вернуться жить в Россию. «Соединенные Штаты, как и прежде, остаются моим домом, – говорил он тогда. – Возможность посетить те места, о которых я столько слышал всю свою жизнь, весьма привлекательна. Но моя работа, мой дом – здесь»[204].
После слияния двух банков деятельная Наташа Гурфинкель взяла командировки в Россию на себя. У нее были обширные связи: благодаря работе в Irving Trust она уже знала многих важных шишек в советских банках за рубежом.
Наташа умела быстро заводить новые знакомства и договариваться с людьми. В сентябре 1989 г. восходящая звезда советской политики Борис Ельцин должен был лететь в США, чтобы прочитать курс лекций. В Шереметьево его неожиданно окружила группа американских банкиров, а Ельцин ни слова не понимал по-английски. Оказавшаяся в очереди на тот же рейс Наташа пришла ему на выручку и помогла с переводом, после чего будущий президент по-джентльменски донес ее чемодан до самолета[205].
Благодаря предприимчивому дуэту Гурфинкель и Голицына позиции Bank of New York в России к моменту краха Советского Союза были значительно сильнее, чем у других американских банков, проявлявших интерес к российскому рынку. Чтобы закрепить свое лидирующее положение, Bank of New York оперативно создал новое подразделение – Восточноевропейский отдел. Наталья стала его руководителем, а Голицын – ее заместителем и правой рукой. В отделе работали 15 человек.
Во время совместных командировок в Москву Наталья знакомила Голицына с представителями новой российской элиты. «Мы дружили с Наташей, и однажды она привезла к нам в гости Голицына. Ну, это знаете, мы как в музей сходили», – вспоминал Михаил Ходорковский, один из самых богатых и влиятельных российских олигархов первого поколения, чей банк в 1990-е гг. имел счета в Bank of New York. «Гурфинкель очень сильно отличалась от других эмигрантов, – сказал нам Ходорковский и пояснил: – У всех этих людей была одна проблема. Они приехали, и свой низкий социальный статус там [в Соединенных Штатах] они сублимировали внутри России через то, что они пытались показать, что уж они-то все знают, говорили с нарочитым акцентом. Это было довольно смешно, поэтому мы к эмигрантам относились с большим юмором. А Гурфинкель просто нормальный, вменяемый человек, и с ней все быстро наладили контакт»[206].
Когда в середине 1990-х гг. Московская фондовая биржа открыла счет в Bank of New York, последний стал безоговорочным лидером по объемам денежных транзакций между Россией и США. «БоНИ [как коротко называли Bank of New York] взял на себя бо́льшую часть клиринговых операций. А также открыл множество корреспондентских счетов в российских банках в самой России», – вспоминал Ходорковский. Вскоре более 80 % всех российских переводов в долларах США осуществлялось через Bank of New York.
Однако вскоре стабильно растущий поток долларов, проходивший через банк из России в США, начал мутнеть.
Глава 17
Мутные воды
Восточноевропейский отдел под руководством дуэта Гурфинкель – Голицын процветал. Объемы операций росли, отдел нуждался в новых сотрудниках, и в 1992 г. они наняли еще одну русскую эмигрантку по имени Люси Эдвардс.
«Мы искали людей, знавших русский язык, и нашли Люси в одном из отделов. Она была очень способной», – рассказала Наташа. 36-летняя Люси Эдвардс была на редкость смышленой и энергичной: пока ее коллеги обслуживали по четыре – пять клиентов в день, Люси успевала поработать с десятью – двенадцатью[207].
Никого в банке не интересовало прошлое Люси, а оно было весьма колоритным. Она приехала в США в конце 1970-х гг., выйдя замуж за 19-летнего американского матроса с торгового судна, с которым она познакомилась в Ленинграде в ночном клубе, – Люси, конечно, была не первая симпатичная девушка, которая уехала из Советского Союза таким способом.
Молодожены поселились в Колорадо, где Люси работала сначала кассиршей в банке, затем официанткой. В 1988 г. брак распался, и она перебралась в Нью-Йорк. Там она сумела устроиться в Bank of New York, начав с самой низшей должности в отделе по обслуживанию коммерческих счетов.
Уже через четыре года она перешла в Восточноевропейский отдел к Гурфинкель и Голицыну, а вскоре стала специалистом по кредитованию и поднялась на позицию топ-менеджера[208]. В 1994 г. ее назначили вице-президентом Bank of New York по операциям в Восточной Европе.
Однако в досье Люси имелись красные флажки. В начале 1990-х гг. ее поймали на краже одежды стоимостью $1400 в универмаге Nordstrom в Эдисоне, Нью-Джерси. Два года спустя история повторилась в универмаге Bloomingdale в Хакенсаке, Нью-Джерси. Оба раза она признала себя виновной. В 1992 г. Люси снова вступила в брак, теперь с русским эмигрантом по имени Питер Берлин. Судя по всему, на этот раз Люси нашла родственную душу: ее новый муж тоже попадался полиции, когда пытался украсть лекарство от синусита в супермаркете A&P в Фэрвью, Нью-Джерси[209]. Позже банк утверждал, что ничего не знал о криминальном прошлом Люси.
Итак, на протяжении большей части 1990-х гг. Восточноевропейским отделом Bank of New York управляли трое русских эмигрантов: Наталья Гурфинкель была руководителем отдела и старшим вице-президентом банка; Голицын – вице-президентом, а Люси Эдвардс с 1996 г. возглавляла лондонское отделение.
Личное состояние Люси и ее мужа Питера быстро росло. Теперь они часто проводили выходные в Италии, приобрели в центре Лондона просторную квартиру – разительно отличавшуюся от их прежнего скромного жилища на севере Нью-Йорка – и устроили дочь в дорогую частную школу.
Это было вполне объяснимо: денежные потоки из России достигли миллиардов долларов в год, и Bank of New York предоставлял безопасный и надежный канал для этого потока. «В те времена иметь счет в БоНИ считалось очень престижным: это означало, что вы были кем-то важным», – сказал нам российский банкир, работавший с этим банком в середине 1990-х гг.[210]
Вскоре поток долларов