Шрифт:
Закладка:
Унтер-офицеры — все как один старослужащие — озабочены были главным образом физической подготовкой новобранцев.
В императорской армии более всего ценили упорство, выносливость, умение стойко переносить лишения.
Днем новобранцы маршировали под боевую песню «Разобьем в пух и прах», а вечером под меланхолическую «Спать, солдаты, свет гасить! Новобранцам слезы лить…»
После полевых занятий зубрили «Памятку воина»: «Дух высокой жертвенности побеждает смерть. Возвысившись над жизнью и смертью, должно выполнять воинский долг. Должно отдать все силы души и тела ради торжества вечной справедливости».
Огава захотел стать офицером. Он сдал вступительный экзамен и в августе был зачислен на учебные курсы.
После их окончания группу кандидатов в офицеры отправили назад, в Японию, в военную школу Курумэ, куда Огава прибыл в середине января 1944 года. Хотя война уже длилась несколько лет и военное счастье склонялось в пользу союзников, система подготовки офицерских кадров оставалась почти неизменной. Пока новичок не получал все необходимые знания, он не мог стать офицером.
Многие курсанты носили эмблемы парашютистов — артиллерийское орудие на фоне самолета. Они рассказывали Огава, как в ночь перед прыжком на ранец с парашютом ставили бутылочку сакэ в качестве жертвоприношения богу, который должен был ниспослать им удачу.
Нравы в учебном лагере были еще суровее, чем в пехотном полку. Многие младшие офицеры были переведены сюда с флота. Они носили очень короткие прически, как того требовал устав императорского флота, и свирепо гоняли курсантов.
Начальник лагеря капитан Сигэо Сигэтоми считал, что «лучше попотеть на учебном поле, чем истечь кровью на поле боя». Другое его любимое изречение гласило: «Для армии всего вреднее пустые разговоры и дискуссии». Капитан раздавал пощечины направо и налево.
Особое значение он придавал дисциплине духа:
— Солдат может позволить себе думать о том, как увильнуть от службы, офицер — никогда.
Офицер должен быть всегда готов к встрече с врагом, подтянут, аккуратно одет и гордиться тем, что он принадлежит к непобедимой императорской армии, внушал курсантам капитан Сигэтоми.
Каждое утро они стреляли, бросали гранаты, держа их за короткую цилиндрическую рукоятку. Граната взрывалась через четыре секунды, и следовало бросить ее не менее чем на тридцать метров. К концу обучения в школу доставили новые гранаты «татэки» — гордость сухопутной армии. Такой гранатой можно было стрелять по танкам, насадив ее на дульную часть карабина.
Курсант Огава уставал, но никогда не жаловался. Командиры его отличали. Особенно им нравилось наблюдать, как он лихо орудует офицерским мечом. Первым ударом он сбивал чучело человека на землю, вторым — отрубал ему голову.
Курсантов познакомили с особенностями оперативно-тактического искусства императорской армии: удар по флангу, удар по флангу с обходом и ударом в тыл. Курсантов учили ночным атакам и форсированным маршам. Расстояния в восемь — десять километров пехотные роты должны были преодолевать бегом.
Капитан Сигэтоми любил строевые занятия, и курсанты маршировали во все горло распевая военные песни. Капитан предпочитал песню «Боевой друг»: Здесь в сотнях ри от родной земли…
В августе 1944 года кандидаты в офицеры закончили полный курс обучения. Теперь им полагалось пройти четырехмесячную подготовку в войсках и тогда уже ждать присвоения вожделенного лейтенантского звания.
Огава сначала сказали, что его отправят назад, в Китай, но в последний момент он получил назначение в 33-й батальон, располагавшийся к северу от Хамамацу. Это удивило Огава — слишком далеко от фронта.
13 августа состоялась прощальная церемония.
По случаю выпуска весь состав военной школы выстроили на плацу. Оркестр исполнил протяжную торжественную мелодию песни «Мерцание светлячка».
Капитан Сигэтоми сказал, что тоже не задержится в школе. Все знали, что он давно просится на фронт. Он ждал ежегодного ноябрьского приказа о перемещении личного состава императорской армии, чтобы отправиться к месту нового назначения.
Огава пролучил двухнедельный отпуск и отправился в Токио. Он побывал в синтоистских святилищах Ясукуни и Мэйдзи. Здесь было много военных, прибывших с фронта или отправляющихся на фронт.
В его предписании значился 33-й пехотный батальон. Но этот войсковой номер был лишь прикрытием. Вместо обычной части Юити Огава был зачислен в отделение секретной военной школы Накано. Школа разместилась в нескольких армейских бараках неподалеку от железнодорожной станции.
1 сентября начались занятия. Подполковник Кумагава, начальник школы, наконец объяснил двумстам тридцати будущим офицерам, зачем их собрали здесь, а не отправили на фронт, непрерывно требующий подкреплений:
— Мы будем готовить вас к ведению тайной войны. Вам предстоит служба в разведке.
Вовсе не все молодые офицеры были довольны таким поворотом дела, и небольшая делегация даже осмелилась обратиться к своему инструктору, лейтенанту Саваяма, с просьбой отпустить их назад в армейские части, истекающие кровью на фронте.
Они говорили, что не знакомы с разведывательной службой и хотели бы отдать жизнь за императора в открытом бою.
Лейтенант Саваяма жестко ответил:
— Вы останетесь здесь и будете выполнять наши приказы. Я вобью вам в головы все, что вы должны знать. Можете в этом не сомневаться.
Занятия продолжались четыре часа утром и четыре часа днем с двумя небольшими перерывами, когда все вываливали во двор, чтобы немного размяться и покурить. Барак был маленький, и во время занятий офицеры буквально сидели друг на друге.
Школа Накано была двухгодичной. Первый год изучали иностранный язык, второй — тактику партизанской борьбы и диверсий. После начала войны ситуация изменилась, языки уже не учили, а основной курс проходили за шесть месяцев. Когда Огава прибыл в школу, время на учебу сократили еще раз — до трех месяцев.
Заниматься им приходилось и день и ночь. Курсанты попросили ночью не выключать свет в казарме и зубрили конспекты. Все, что им теперь приходилось изучать, противоречило всей прежней подготовке: на офицерских курсах их учили правилам войны. Здесь — войне без правил.
Задача офицера регулярной армии состояла в неукоснительном выполнении приказа, в том, чтобы, не размышляя, повести солдат в атаку и погибнуть, убив как можно больше врагов. В разведывательной школе их учили думать самим и стараться выжить — иначе они не смогут доложить о том, что узнали.
Японский солдат, попавший в плен, впоследствии подлежал суду военного трибунала. В принципе его должны были приговаривать к смертной казни за то, что он сдался врагу. Если суд и выносил более мягкий приговор, общество с презрением отвергало труса, так что лучше ему было бы умереть…
В разведывательной школе учили, что и сдача в плен возможна. Даже плен
