устанавливая параллель между образом преподобного Авраамия и Христом. Очевидно, что накануне суда Авраамий был взят под стражу и прежде, чем предстать перед архиереем, проведен через город и подвергнут оскорблениям[357] подобно тому, как был проведен через Иерусалим приговоренный к распятию Христос[358]. Однако прежде, чем Авраамий предстал перед судом, архиерей выслушал предъявлявшиеся преподобному обвинения, а также требования духовенства о наказаниях, каких достоин иеромонах: заточение, пригвождение к стене (фурке) и сожжение, наконец, проведение через город и утопление. К началу суда на архиерейском дворе собрался городской нобилитет. Только после этого был приведен Авраамий[359].

Привлекают внимание казни, предложенные игуменами. Перечень вин, за которые преступник мог быть заточен, значителен, что существенно облегчало для судьи поиск оснований, за которые преподобный мог быть подвергнут этому прещению. Правда, при этом совершенно неясно, о каком заточении идет речь: об обычном или о монастырском[360]. Именно потому больший интерес представляют иные наказания. Так, пригвождение к стене и сожжение предписывалось нормами Эклоги за разбой[361]. При этом обвиняемый приговаривался к сожжению, если было доказано, что тот совершил умышленный поджог[362]. Однако Авраамий не отмечен ни в разбое, ни в поджогах. Более того, на суде не упоминаются ни девушки, претерпевшие насилие, ни их представители. Тем не менее, сличение этих норм с высказанным в адрес Авраамия обвинением, укорявшем иеромонаха за его связь с некими женщинами («къ женамъ прикладающе»), позволяет предположить, что христианская проповедь Авраамия среди женщин могла рассматриваться духовенством как блуд и развращение. Не менее примечательно предложение утопить Авраамия. Нормы Эклоги не знают подобной казни, как отсутствует она и в Русской Правде, однако утопление было хорошо известно и «востребовано» в рамках обычного права в Новгороде, где эффективность данной расправы над политическими оппонентами была подтверждена богатым опытом вечевого правосудия[363]. Во всяком случае, по мнению С. Б. Чебаненко, вечевой суд мог испытывать обвиняемого водой, оставляя решение этого вопроса на божественное усмотрение[364]. Принимая во внимание, что утопление считалось дурной смертью, рассматриваемый приговор оказывался равноценным проклятию, лишавшим человека надежды на спасение. Таким образом, все перечисленное позволяет заключить, что «враги игумены», желавшие расправы над Авраамием, позволяли себе крайне широкое, фактически метафорическое, толкование каноническо-правовых норм, смешивали практики обычного и письменного права, а в своих представлениях о христианской справедливости, пастырской проповеди и месте женщины в мире и в Церкви не выходили за пределы личных представлений о нормах благочестия, почерпнутых из народных верований и бытовой практики Смоленска. Все перечисленное позволяет вынести негативное суждение не только о моральном облике, но и о канонической грамотности выступивших против Авраамия клириков Смоленска.

Во время суда в пользу Авраамия выступили два княжеских священника: Лука Прусин и Лазарь, в последующем ставший епископом. Если верить Житию, то оба пастыря не только публично свидетельствовали в пользу Авраамия, но и обличили архиерея и городское духовенство[365]. Число свидетелей в пользу обвиняемого неслучайно. 75 Апостольское правило и его толкования однозначно указывают на то, что два положительных свидетельства в пользу клирика являются достаточными для отвержения любого обвинения[366]. Однако перелом в заседании произошел лишь тогда, когда, увидев происходящее, Мстислав Романович и его окружение публично покинули судебное заседание, отказавшись признавать за Аврамием какую бы то ни было вину и испросив у того прощение и благословение[367]. Произошедшее лишало дальнейшие слушания легитимности. Тем не менее, волей епископа Авраамий был посажен под строгий надзор, результатом чего стало постигшее город божественное наказание[368].

Очевидно, что архиерей не решился признать правоту стороны обвинения, поскольку в противном случае ему бы пришлось наказать выступивших в пользу Авраамия священников и столкнуться с князем. В свою очередь, признание невиновности Авраамия предполагало совершение суда над обвинителями. Именно поэтому арест и заключение Авраамия без вынесения приговора становились компромиссным решением, которое, между тем, было антиканонично по своей сути. Впрочем, исследование М. В. Печникова позволяет заключить, что, судя по тому, как Авраамий был удален из города, заточен, и общение с ним было категорически запрещено, преподобного осудили как еретика, поскольку именно для этой категории преступников предполагались названные виды наказания[369]. Однако житие об официальном судебном постановлении не упоминает. Все это позволяет заключить, что, неожиданно лишившись поддержки князя и боярства, епископ не осмелился придать ожидаемому решению форму судебного постановления и наказал Авраамия в церковно-дисциплинарном порядке. Правда, архиерей это сделал с предельной суровостью, т. е. с применением тех мер, какие могли быть приняты лишь на основании законов Византии. Последнее вполне может рассматриваться как превышение святителем своих полномочий.

Действительно, в описанном конфликте многое остается невыясненным. Например, неизвестна дата суда и реконструировать ее, как показало кропотливое и предельно аккуратное в наблюдениях и выводах исследование Е. Л. Конявской, едва ли возможно[370]. Не менее трудно найти ответ, кем была представлена стража, приставленная к Авраамию, и где иеромонах находился в заключении после суда. Странно поведение князя, волей которого можно было прекратить любое преследование Авраамия уже на начальной стадии конфликта. Впрочем, объяснение нерешительности Мстислава Романовича следует искать в крайне нестабильной политической ситуации в Смоленске[371]. Столь же загадочно неожиданное прощение Авраамия. Житие связывает произошедшее с природными бедствиями и осознанием архиереем тяжести совершенного им греха. Впрочем, М. В. Печников допустил, что оправданию Авраамия могли способствовать друзья иеромонаха. Исследователь предположил, что своей свободой праведник обязан ходатайствам сторонников из числа священников[372]. Однако, если принять во внимание высокий пост, неожиданно предложенный архиереем Авраамию, можно заключить, что на такой шаг святителя должны были побудить более существенные мотивы, чем прошения пресвитеров и намерение загладить свою вину перед Богом. Примечательно еще одно обстоятельство. Авраамий был возвращен в прежнее достоинство без принесения покаяния, что подтверждало его невиновность. Все указывает на то, что архиерей желал исправить свою ошибку. Следовательно, логично предположить, что Игнатий столкнулся с угрозой дать ответ перед кем-то сильным и могущественным. Вероятно, объяснение произошедшему следует искать в новом положении Мстислава Романовича, занявшего киевский стол. Не священническая, а княжеская апелляции к митрополиту могла стать настоящей угрозой для властного смоленского иерарха. Нельзя исключать того, что именно новая церковно-политическая ситуация потребовала от архипастыря скорейшего примирения с Авраамием и принесения тому сатисфакции, способной удовлетворить гнев князя. Однако об этом остается только догадываться.

Таким образом, история суда над Авраамием Смоленским позволяет сделать несколько предварительных выводов. К началу XIII в. церковный суд стал одним из важнейших институтов власти русских архиереев, обеспечивавших порядок в Церкви, как его понимали современники. При вынесении решений святители руководствовались каноническими и правовыми нормами,