Чёрные волны мерно набегали на белоснежный лёгкий песок и откатывались назад, забирая с собой мельчайшие песчинки и камни пастельных оттенков. Этот звук убаюкивал, успокаивал, настраивал на минорный лад.

Я смотрю на небо и вижу звёзды невозможных, невероятных созвездий, как рубины, горящих сквозь изумрудное северное сияние. Мне слышатся хрустальные переливы, как будто бы сотни подвесок играют, создавая удивительную музыку ветра.

Расслаблена, мне спокойно. Марго смогла уйти, теперь можно дышать. Есть время о многом подумать. О том, что случилось и о том, что будет дальше. Не бывает так, чтобы призраки похищали людей. Это нонсенс, случается только в сказках. В реальности мёртвые слишком озабочены своими проблемами, чтобы осуществлять нечто подобное. Когда это случилось со мной, то было понятным, учитывая кто я и кто он. Но произошедшее с семьёй Чернышевских не укладывалось ни в какие рамки. Это было ненормальным, отчего никак не приходило на ум, что происходит. Теперь иначе видится моё прошлое. Мысль, что за этим стоит нечто большее, чем болезненная привязанность умерших к таким, как я, принимает всё больше очертаний. Но что задумал Клаус? И… Михаэль?

На плечо опускается мужская рука.

— Давно не виделись, Элли.

— А ты совсем не изменился, Белый человек.

Я улыбаюсь, смотрю на него, любуюсь.

Он такой же высокий, как и прежде. С волосами до лопаток, белоснежными, как серебро, сверкающими неоновыми вспышками, отражающимися от сияния неба. Тревожная маска на лице, но взгляд глубоких серых глаз безмятежен, как рассветный океан. Черты внешности как будто бы стали острее на фоне бескровных мягких губ, бесцветных тонких и длинных бровей. Он выцветшая картинка, которую мне лишь единожды удалось наполнить теплом. Одетый в длинный серый сюртук с пастельно-белым галстуком, свободные брюки и ботинки под цвет его глаз.

Он белый, кристально свежий и умиротворённый. Уверенный в своих силах и целях. Мне никогда не удавалось застать его врасплох вопросом или действием. Михаэль слишком хорошо контролировал себя, чтобы могла его поймать.

Такими были и наши отношения. Мне сложно вспоминать о том, что произошло. До сих пор сложно поверить, что человек, которому мама доверила меня, оказался двуличным. Он обманул, завлёк в ловушку и только действия Харона и Института спасли меня от смерти. От того, чтобы остаться с Михаэлем в посмертии навсегда.

— А ты выглядишь не так хорошо, как я надеялся.

Опустившись рядом со мной на песок, берёт за руку, скрещивает пальцы так, как мы всегда делали раньше. От близости щемит в груди и я вырываюсь, чуть отстраняясь. Он молча принимает это, но знаю — только что сделала больно. Как и всегда.

— Как ты нашёл меня? — задаю единственно важный вопрос.

— Когда узнал, что ты забрала Марго, то сразу понял — ты не уйдёшь, не поговорив, а это единственное место, о котором никто другой не знает.

— Умирающая фантазия Ловца. Я так и не смогла его найти, а значит он всё ещё где-то здесь, — говорю с улыбкой, вспоминая, как впервые попала сюда и увидела сказку.

Здесь ничего не изменилось, а значит душа ещё не приблизилась к свободе. Но Ловец силён, когда-то он мечтал покорить Антарктиду. Он умер далеко от неё, по глупости, случайно, и после смерти нашёл свой север, север невиданной красы.

— Не думал, что ты решишься остаться здесь. Ты ждала меня, — утвердительно сказал он, глядя на меня да так пристально, так жадно, так, как никто другой никогда не смотрел.

Мне трудно дышать, на этой стороне слишком сложно плакать, поэтому просто дышу — вдох/выдох, медленно, как учили. Он смотрит неотрывно, но ничего больше не говорит, пауза звенит, наполняясь морской холодной влажностью.

— Когда-то ты водил меня сюда как в сказку, созданную только для нас двоих. Ты учил меня принимать Изнанку, учил видеть её иначе, чем остальные медиумы. Я была счастлива и хотела быть как можно ближе к тебе, иметь возможность касаться тебя, любить тебя не через призрачные стёкла. Я помню всё, что ты говорил. Помню и последнюю нашу совместную прогулку на мой день рождения. Мне исполнилось восемнадцать лет и это были самые счастливые дни моей жизни. Тогда ты впервые засомневался, но всё-таки привёл меня сюда, чтобы я осталась с тобой навсегда. Тебе даже не хватило смелости спросить, хочу ли я этого! — закусив губу, отвернулась. — Спустя столько лет, теперь яснее вижу всё, что тогда происходило. Все те слова, которые пропускала сквозь уши, обрели реальность и плоть. Ты говорил об общем благе как для мёртвых, так и для живых. Говорил о справедливости и несправедливости. Ты вербовал меня, а я просто любила тебя так, как можно любить в восемнадцать лет. Я ждала тебя только чтобы спросить, что вы делаете? Ты, Клаус и остальные. Что вы задумали? Я имею право знать.

— Я не могу тебе ответить, Элли. Мне очень жаль, — говорит со всей искренностью, от которой становится горько.

Он вновь отстраняется от меня, как и прежде, когда касалась чего-то запретного. Например, зеркал или его взаимоотношений с другими обитателями Белого дома. Он оберегал от своих тайн, как будто зная, что не смогу смириться с тем, что они делают. Он агитировал, показывал, что происходит с призраками, но даже не пытался действительно рассказать, что происходит. Так берёг он меня или же не доверял? Я игрушка для него или же он и правда любит меня?

— Значит не скажешь, — соглашаюсь, понимая, что даже если буду молить — не ответит.

— Это вопрос выживания, Элли. Ты должна знать, я никогда не хотел, чтобы ты во всём этом участвовала. Всё, чего хотел, это чтобы ты была счастлива. Я хотел любить тебя, но ты же знаешь, мы не умеем любить так, как любят живые. Ведь только рядом с тобой, я мог хоть что-то почувствовать, ощутить тепло. Когда касался тебя, внутри словно вспыхивал яркий белый пожар. Когда мы были вместе, хоть ненадолго, но становился живым. Ты ждёшь извинений, ждёшь, что буду просить прощения за то, что пытался удержать тебя на этой стороне, но я не могу их дать. Потому что я люблю тебя. Знаю, ты живёшь не на той стороне, знаю, рядом со мной тебе было бы легче. Но я принимаю твоё решение, как и принимаю всё то, что ты делаешь. Я люблю тебя.

Он руками дотрагивается до моего лица, притягивая к себе, касаясь губами лба. Он целует нежно, так осторожно, как будто бы я хрустальная статуэтка и от малейшего неосторожного движения могу рассыпаться. Мурашки бегут по коже от каждого его прикосновения. Я закрываю глаза, касаясь губами его губ, касаясь пальцами его лица. Это так, как и должно быть. Так, как бывает только раз в жизни. Первая яркая влюблённость, первая любовь, от которой бросает то в жар, то в холод.