Шрифт:
Закладка:
* * *
Римус предпочел верить, что, какими бы странными ни казались ее поступки, они направлены исключительно к его пользе. Она всегда была в его глазах “такой заботливой, такой преданной, такой искренней”. Она была его зодчим, воплощающим его идеи. Со времени их последнего свидания прошло порядочно времени, но письма от нее приходили пачками, по десять-двенадцать разом, каждое пронумеровано – первое, второе, третье, – чтобы он читал по порядку. Они были той приманкой, в которую он готов был вцепиться, они вытаскивали его на поверхность, освещали его мысли. “Когда ты вернешься, мы купим где-нибудь прелестный маленький домик, – говорилось в одном ее послании, – и я знаю, мы будем там гораздо счастливее”. В другое она вложила их старое фото, с надписью на обороте: “Какими мы были. С любовью, Имо”. Тон ее был беззаботным и легкомысленным. Она воспитывает Рут и действует в его интересах; она готовится к его освобождению и все еще надеется отменить заключение в Огайо; она любит и скучает по своему Папочке.
Римус продолжал верить ей, отметая даже малейшие сомнения, а потом – без всякого объяснения или предупреждения – письма прекратились. Телеграммы, которые он отправлял в Цинциннати, оставались без ответа. Его телефонные звонки не проходили – оператор не соединял.
Пока Римус пытался связаться с женой, комендант Джон Снук принес тревожные вести. Федеральные чинуши в Цинциннати, действуя по чьему-то наущению, выясняют, а точно ли Римус является гражданином США. И если наводка подтвердится, перед ним встанет угроза депортации в Германию.
Мысль, что две эти ситуации, вероятно, связаны, была невыносима для него.
* * *
Агент Е. Б. Харрингтон отправлял Виллебрандт уже третий отчет про Франклина Доджа. Очередная беседа с Суини, тюремным осведомителем, дала информацию о том, как Додж получал деньги и виски от бутлегера Уилли Харра во время процесса над Сартеном. Более того, Додж сказал, что намерен и дальше вести дела с Харром, как только бутлегера выпустят из тюрьмы.
Молодой человек по имени Уильям Шнайдер также поведал обличительную историю про Доджа. Шнайдер, который встречался с Рут Римус, видел агента в особняке Римуса в Цинциннати. Там же была Имоджен Римус, она и представила его “мистеру Доджу”.
Шнайдера пригласили в дом, и он видел, как Имоджен с Доджем мечутся из комнаты в комнату, снимают со стен картины, собирают стопки бумаг, отодвигают мебель, пакуют коробки. В какой-то момент Додж подозвал его и попросил помочь перенести сундук со второго этажа на первый. Шнайдер согласился и волок сундук, пятясь по лестнице. Додж велел ему нести дальше, до задних дверей, где они поставили груз на пол. Позже он узнал, что в сундуке лежали “вещи мистера Римуса”.
Когда со сборами покончили, Рут спросила, не хочет ли он прокатиться с ними в Чикаго, и даже предложила сесть за руль автомобиля ее отчима. Они остановились в отеле “Парквэй”. Как-то вечером Имоджен отозвала Шнайдера в сторонку. Она умоляла не рассказывать о ее отношениях с мистером Доджем, потому что их “могут неправильно понять”. У них “деловые отношения”, пояснила она, и она не хочет, чтобы люди подумали, будто она “крутит” с ним исключительно ради него самого. “Он очень милый и образованный мужчина, – сказала Имоджен. – Полагаю, он может оказать мне огромную помощь по многим вопросам”.
Виллебрандт потребовала и приняла добровольную отставку Доджа из Министерства юстиции с 10 августа 1925 года. Официально Додж объявил, что переходит в отдел расследований Национальной кредитной ассоциации. Пресса и общественность все еще не подозревали, что агент находится под следствием, и Виллебрандт надеялась, что правда никогда не выйдет наружу.
В момент отставки Доджа она уже восемь дней была матерью. Дороти (иногда ее называли “Мейбл Младшая”) приехала с фермы в Мичигане; ее мать в прошлом была клиенткой Виллебрандт, во времена частной практики в Лос-Анджелесе. Виллебрандт сдала свою квартиру и сняла дом в Чеви-Чейз в Мэриленде, пригласив пожить с ней вместе двух подруг – одна была ее коллегой-адвокатом, другая возглавляла Бюро домашнего хозяйства в Министерстве сельского хозяйства. Для Дороти они стали “тетушками” на общественных началах и должны были помогать воспитывать ее.
Дороти оказалась, как рассказывала родителям Виллебрандт, “самой очаровательной, самой умненькой двухлетней крошкой на свете”, которая “честно, без шуток, очень похожа на папу – те же синие-синие глаза с тем же выражением и крупные пухлые губы, которые досаждают всем нам, Уокерам! А лоб у нее точь-в-точь мамин!” Девочка уже умела сама одеваться и даже развешивать свою одежду. На волне растущего интереса к “науке быть родителями” Виллебрандт пригласила пять психиатров обследовать Дороти; все сошлись на том, что девочка представляет собой “необычную находку”. Полная решимости ни в коем случае не испортить Дороти и вырастить из нее уважаемого, ответственного, законопослушного члена общества, Виллебрандт заставляла дочь принимать вместе с ней ледяные ванны каждое утро.
* * *
24 августа, за десять дней до истечения срока заключения Римуса в Атланте – сокращенного на три месяца за хорошее поведение, – Имоджен навестила его в тюрьме в последний раз. Прибыв в тюрьму, она прошла в кабинет Джона Снука и попросила о свидании с Римусом. При коменданте Сартене Имоджен уличили в даче “чаевых” как минимум трем охранникам в комнате для свиданий, чтобы обеспечить льготы для мужа. В целях безопасности Снук завел правило, что все свидания Римуса должны проходить в его кабинете.
Снук вызвал охрану и распорядился привести заключенного.
Имоджен спросила, пойдет ли обратно Римус под конвоем или все же один.
Снук смутился. Она знала тюремные порядки и была знакома с протоколом.
– Нет, – ответил он. – Нет необходимости сопровождать его. Он отлично дойдет сам.
Явился Римус. Снук устроился за столом так, чтобы слышать супругов.
– Почему ты не сидела в Цинциннати, где могла получать мои телеграммы? – с порога начал Римус. – Я телеграфировал тебе и не мог с тобой связаться.
Имоджен ответила, что уехала в Мичиган “с остальными”.
– Речь идет о важных вещах, – уже злился Римус. – На кону моя свобода. Я хочу, чтобы ты оставалась в Цинциннати, где я могу в любой момент тебя найти и где ты ведешь мои дела.
Они заговорили быстрее, а Снук попытался сосредоточиться на своей работе. Вскоре он заметил, как Имоджен встала со стула и медленно отступает к его столу. Пока Римус разглагольствовал, Имоджен, чуть наклонившись в сторону Снука, прошептала:
– Я его боюсь.
– Чего вы боитесь?
– Он грозился прибить меня.
Снук бросил взгляд на Римуса, который, казалось, иссякал, осознав наконец, что Имоджен больше не участвует в беседе.
