осознание, что эти вещи искажают ее внешность, нежели предвзятое мнение об их пользе удерживает ее от их покупки”.

Сопроводительная записка на официальном бланке Министерства юстиции: “Дорогая миссис Виллебрандт, настоящим прилагаю газетную вырезку, которая говорит сама за себя. Уверен, Вам будет интересно прочесть эту статью”. Подпись: “Искренне Ваш, Ф. Л. Додж, специальный агент”, пометка: “Лично”.

* * *

19 декабря 1924 года Римус, Уилли Харр и несколько человек из банды Харра давали показания на закрытом слушании дела против начальника тюрьмы Сартена, раскрывая многочисленные привилегии и поблажки, которыми они наслаждались при его руководстве тюрьмой. Виллебрандт вызвала коменданта в Вашингтон и потребовала его отставки, тем самым оборвав последнюю нить, связывавшую ее отдел с Догерти. Она “сделала все”, написала она родителям. “Уволила всех, наняла временных охранников и подобрала постоянный штат”. На замену Сартену она назначила Джона Снука, коменданта тюрьмы штата Айдахо, – решение, которое сама расценила как “изгнание политиков и обретение настоящих специалистов”. Опасаясь, что недовольные заключенные могут отомстить бутлегерам, Виллебрандт организовала для Римуса и остальных перевод в окружную тюрьму Кларк в Афинах, штат Джорджия, где они должны были оставаться, пока все не уляжется.

Виллебрандт заблуждалась, если думала, что на другом конце штата узников ждут более суровые условия. Их поместили в пустовавшее больничное крыло, где каждому достался отдельный двухкомнатный номер. Специальное помещение выделили под временный офис, где на нескольких письменных столах были разложены груды писем, ежедневно приходивших бутлегерам, – больше, чем любому человеку или учреждению в Афинах, за исключением, быть может, библиотеки Университета Джорджии. Охрана предоставила Римусу личный радиоприемник, позволив всей бутлегерской компании слушать инаугурационную речь президента Кулиджа.

Римус и Харр наняли повара, который готовил и подавал им. Время от времени они устраивали приемы в больничной часовне, приглашая на них других заключенных. В назначенный час все собирались за длинным столом, накрытым кружевной скатертью и уставленным вазами с живыми цветами, регулярно обновляемыми Имоджен. Один из гостей назвал такое сборище “квартирой холостяка”, где заключенные вольны были “вальяжно благодушествовать” в ожидании возвращения в Атланту. Когда Римус не работал в библиотеке, он делал гимнастические упражнения или читал газеты от корки до корки. Комфортные условия ему были обеспечены до тех пор, пока он регулярно вносил положенные суммы, от 500 до 1000 долларов, через своего представителя – Имоджен.

В Афинах ей был разрешен свободный доступ в его комнату, а иногда даже позволялось оставаться на ночь. Она жила по графику: одну неделю в месяц проводила в Цинциннати, навещала Рут в пансионе, потом возвращалась в Афины, где жила в местной гостинице. Будучи в Джорджии, она находила время для вылазок в Атланту, где Додж продолжал собирать доказательства для предстоящего суда над Сартеном.

В ее отсутствие Римус звонил ей каждый вечер, зачастую беседуя часа по полтора. Он расспрашивал об их планах и “обрабатывает” ли она Доджа.

– Папочка, – отвечала она, – думаю, мистер Додж сумеет тебе помочь.

Он позволял себе фантазировать о помиловании или досрочном освобождении, дарованном Вашингтоном и подписанном самой Виллебрандт. Воображал, как отменят приговор о годовом заключении в окружной тюрьме в Огайо. Он велел Имоджен продолжать обхаживать Доджа и в то же время забрасывал ее восторженными письмами:

Я опять сел писать, черкнуть пару строк и попытаться взнуздать английский язык… Ты пишешь, что я с тобой, и ты знаешь, что я всегда рядом, всегда буду, всегда должен быть, даже после смерти. Нас с тобой, малышка, не разлучить. Как в строках Рубаи:

Я не знаю, куда, умерев, попаду:

Райский сад меня ждет или пекло в аду.

Но пока я не умер, по-прежнему буду

Я с подругой лежать на лужайке в саду[21].

Не могу передать, Маленькая моя, как отрадно знать, что ты так близко, такая родная, любимая и всегда такая очаровательная. Как будто само твое присутствие оживляет несчастное растоптанное сердце (то, что во мне сейчас). Однако уже скоро, благодаря твоей добросердечной помощи…

И никаких опасений не возникало вплоть до того вечера, когда Римус сел ужинать вдвоем с Уилли Харром в благостной тишине больничной часовни. Слуга наполнил бокалы, тут Харр наклонился над столом и сказал, что Римусу следует знать кое о чем.

Римус ждал, вилка застыла в воздухе.

Харр не стал ходить вокруг да около: до него дошли слухи, что миссис Римус спуталась – и продолжает “неприличным образом” путаться – с Доджем. То же самое слышали их дружки-бутлегеры, а именно Моррис Свитвуд и Мэнни Кесслер. Кесслер особенно плохо отзывался о Додже, считал его “лицемером”. Да, верно, сам Харр считает, что от Доджа может быть польза, но решать Римусу.

Римус, не колеблясь, заявил Харру, что не верит ни одному слову из сказанного. Имоджен делает только то, что он ей велел.

У Харра сложилось впечатление, что Римус отказывается признать очевидное: “Он не хочет поверить мне”. Он молча изучал лицо Римуса. Оно стало пунцовым.

Римус встал, отбросил льняную салфетку и вернулся в свою комнату.

Он хотел отомстить – не Имоджен, а Харру, и неважно, правду тот сказал или нет. Римус выбирал момент. Однажды, когда Имоджен навещала мужа, в комнату Харра привели особу легкого поведения. Римус ждал, а в голове его зрела идея.

Как только женщина ушла, Римус ворвался к Харру.

– Твоя гостья заражает воздух, которым дышит моя жена, – проревел он.

И с этими словами бросился на Харра с силой и скоростью пушечного ядра, руки вылетали вперед и отскакивали, кулаки врезались в кожу с характерным чмокающим звуком, еще и еще. Он жаждал “расколоть череп”. Это было его новое любимое выражение: “Я расколю ему череп”. Римус отступил на шаг, готовясь нанести новый удар, но почувствовал, как кто-то сзади схватил его за руки. Охранники оттащили его от Харра и поволокли в его комнату.

Следующим вечером Римус извинился, и два бутлегера вновь встретились за тихим ужином в тюремной часовне.

* * *

До начала процесса над Сартеном Римуса, Харра и еще троих, кто давал показания перед Большим жюри, перевезли обратно в Атланту – на тот случай, если понадобится их присутствие на суде. Заключенных разместили не в их прежних тюремных камерах, а в отеле “Роберт Фултон”: грандиозный фасад из кирпича и терракоты, проточная ледяная вода для постояльцев и кофейня с кондиционированным воздухом, роскошь по тем временам. Имоджен сняла номер в соседнем отеле “Энсли”, после того как помощник шерифа сообщил, что ей нельзя поселиться вместе с мужем.

Виллебрандт отправила трех помощников шерифа из Афин конвоировать заключенных до Атланты и следить за их перемещениями в самом