поддержки сейчас, когда он более всего в ней нуждается, но никогда еще меня не просили сделать что-то настолько неловкое и неуместное”. Именно мужчины решали, когда “женщина-юрист” становится помехой, а когда она ценный кадр, и Виллебрандт мечтала дожить до того дня, когда пол юриста вообще перестанет иметь значение.

Она отправилась в Мэрион, штат Огайо, высказаться в защиту Догерти.

– Республиканской партии не нужно оправдываться за деятельность мистера Догерти в должности генерального прокурора, – заявила она избирателям Восьмого округа по выборам в Конгресс. – Он действовал решительно и бесстрашно, отстаивая законы Соединенных Штатов.

Три дня спустя на торжественном ужине Лиги женщин-избирательниц она сменила акцент и тон, призывая активно поддерживать чистоту политики.

– Коррупция на высоких постах – это нарыв на теле политики, и его следует вскрыть, – сказала она. – Женщины всегда были поборницами чистоты.

* * *

В полдень 15 мая Римус, под конвоем тюремной охраны и коменданта Сартена, сел в поезд до Вашингтона, дабы выступить свидетелем на слушаниях по делу Догерти. По такому случаю ему позволили сменить тюремную робу на привычный, сшитый на заказ костюм и шелковую рубашку. За два месяца, прошедшие после показаний Минса, несколько свидетелей упомянули имя Римуса. Один, бывший президент фармацевтической компании из Огайо, подтвердил, что Римус имел дело со многими государственными чиновниками, которые фактически состояли у него на жаловании, поэтому если конкуренты покупали алкоголь у кого-то другого, их тут же брали с поличным.

Несмотря на страстное стремление дать показания, Римус нервничал. Он подавлял инстинктивное желание высказываться о себе в третьем лице и говорил, по выражению репортера “Чикаго трибьюн”, “с глубокой и трепетной искренностью”. Он признался, что с тех пор, как оказался в тюрьме, “его разум не совсем в порядке”. Заявил, что все, что было “священным и святым”, у него отобрали, и заклеймил Америку как страну лицемеров: “Каждый, у кого есть хоть унция виски, уже бутлегер. Ни одна капля спиртного, прописанного врачами, никогда не использовалась для лечения”.

Он говорил именно то, что желала слышать комиссия. С Джессом Смитом он встречался несколько раз, чтобы получить разрешение на вывоз виски и защиту от преследований. Иногда он обналичивал чеки со своего счета, помечая их в уголке “Дж. С.”, после чего платил Смиту тысячедолларовыми купюрами. В обмен Смит обещал, что Римусу не будут досаждать служители закона, а в экстренном случае вмешается “генеральный”.

– И вы ни разу не усомнились в его влиятельности? – спросил Уилер.

– С моей точки зрения, он так ни разу и не вмешался.

– То есть вас обманули?

– Не знаю. Мертвые не разговаривают.

Если комиссию это заинтересует, добавил Римус, он с радостью предоставил бы чеки, в настоящий момент хранящиеся в “хорошо защищенных местах” в Цинциннати и Миссури.

Виллебрандт вовсе не собиралась предоставлять Римусу еще один творческий отпуск из тюрьмы для собирания этих чеков. Она заявила генеральному прокурору Стоуну, что “не расположена устраивать этому типу двухнедельный вояж по стране”. Вымотанная драматическими событиями вокруг Догерти и слушаний, она сосредоточилась на деле с “Джек Дэниэлс”, изучая отчеты Доджа и остальных агентов в Сент-Луисе. Через неделю после показаний Римуса Виллебрандт предъявила обвинения семнадцати людям, замешанным в опустошении винокурни “Джек Дэниэлс”, включая Римуса – и Имоджен.

Вечером 21 мая полицейские маршалы постучались в двери дома № 825 по Эрмоза-авеню. Прислуга обступила Имоджен, которая принялась обдумывать свое публичное заявление, как только сообразила, что происходит. Полицейские сообщили, что она арестована за преднамеренное нарушение закона Волстеда – как и сторож особняка, Уильям Мюллер, который в Сент-Луисе выполнял функции охранника. Она взмолилась, обещая доказать, что оставалась дома вместе с Рут и не бывала ни на какой винокурне в Сент-Луисе, но тщетно. Тогда она попробовала убедить судебных приставов, что, как все жены, “ничего не знает или очень мало знает о делах мужа”. Приставы оставались неприступными.

Имоджен прекратила ломать эту затянувшуюся комедию и согласилась подписать залог за Мюллера, предложив в качестве гарантии свой дом, но услышала в ответ, что собственность арестована за неуплату налогов. Однако соседний участок в Прайс-Хилл, где они с Римусом собирались строить большой многоквартирный дом, был принят в залог. Она провела бессонную ночь, бродя по залам особняка, погружаясь в прохладную неподвижность бассейна, а на следующее утро огласила заявление.

Я не имею никакого отношения к якобы имевшему место сговору с целью приобретения винокурни “Джек Дэниэлс” в Сент-Луисе и накладных на получение 891 бочонка виски и незаконного их вывоза, как указано в обвинении… Какие бы сделки, касающиеся недвижимости или чего-либо еще, я ни осуществляла, все они делались по распоряжению мистера Римуса, и, насколько мне известно, все они были абсолютно законными. Я крайне сожалею, что мое имя было упомянуто в связи с этим делом, поскольку, хотя мистер Римус знает, что я не имею к нему отношения, у Папочки и так достаточно разбирательств и невзгод, чтобы добавлять к его бремени еще и это.

Виллебрандт планировала помогать федеральному обвинителю в Сент-Луисе, но ей пришлось отвлечься на другое дело. Она получила тревожные вести из Атланты, связанные с Римусом. Бутлегер не только наслаждался особыми привилегиями в тюрьме, но и препятствовал правосудию в деле о винокурне “Джек Дэниэлс”, угрожая потенциальным свидетелям с целью заставить их молчать. Несколько агентов, узнав, что бывшие партнеры Римуса желают поговорить, приехали в тюрьму, но им сообщили, что заключенные передумали.

В федеральной тюрьме Атланты она бывала лишь однажды, весной 1923 года, после сенсационного побега двух заключенных; обоих поймали на следующий день после перестрелки с полицией. Сама тюрьма была довольно чистой, но Виллебрандт была потрясена всем остальным. “Несколько человек в одной камере, – записала она. – Они сидели, группками стояли во дворе и в коридорах. Чудовищная бессмысленность этой структуры леденила кровь. Большинство этих людей оказались в тюрьме именно потому, что никогда не знали радости честного трудового пота, тяжелой ежедневной работы, а со стороны государства поощрять их порочные привычки поистине преступно”. Она заранее отправила телеграмму начальнику тюрьмы Сартену, предупреждая о своем визите, но тем не менее тот оказался “полупьян и разговаривал совершенно невнятно”.

Раз Римус угрожал потенциальным свидетелям, Виллебрандт решила отправить в Атланту Доджа спасать расследование. Он хорошо изучил бутлегера и поймет, как совладать с ним.

Ас расследований

Даже с домашней едой, приготовленной руками жены, и свежими цветами на столе Римус не знал, сколько он протянет в тюрьме. Беды множились: арест Имоджен, срежиссированный Виллебрандт неизбежный суд в Сент-Луисе, арест, наложенный государством на все, чем он владел. Он впал в депрессию – незнакомое ему, пугающее состояние, усиленное отсутствием работы. Римус пришел к печальному выводу, что вся его карьера