– Мы, кимвры, устанавливаем за это цену кровью. Что ты хочешь, чтобы я сделал с этим животным?

Фрина посмотрела на Квинта, увидела, как в ужасе поднимается и опускается его грудь.

– Отпусти его, – сказала она. – Он больше не причинит мне вреда.

Квинт упал на колени.

– Я твой раб, великая богиня милосердия, – всхлипывал он.

Эодан резко сказал:

– Если бы ты молчал, я отпустил бы тебя без наказания. Но ты слишком много говоришь. Десять хлыстов!

Викка поджала губы.

– Ты слишком мягок, Эодан, – сказала она. – На твоем месте я бы прибила его к рее.

Он сдержал жесткий ответ и отошел от нее.

Занимаясь необходимой работой, он слышал, как Флавий говорит одному из членов экипажа:

– Это правда: восставшему рабу ее сохранят жизнь. Но этот случай необычен. У меня есть влияние, и, конечно, в случае мятежа… хм … допустим, выяснится, что несколько верных душ были еще раньше освобождены и под этот закон не подпадают. Очень многое будет зависеть от моих показаний как гражданина Рима.

Эодан подумал, что ему готовят новые испытания. Но такие разговоры он может прекратить, только если всем на корабле отрежет языки. Да чтоб они сгорели! Он будет делать то, что должен, а остальное зависит от судьбы, которую он навлек на себя.

XII

Утром они повернули на восток. Ветер слегка сменился, помогая им хотя пришлось достать запасные весла и посадить десять человек грести. Эодан думал отправить на какое-то время в яму Флавия. Посмотрел на Фрину, которая сидела и задумчиво смотрела в сторону Египта, и решил, что она сочтет это недостойным поступком.

Около полудня вышла Викка. Она надела свежее платье и голубую паллу [Палла – древнеримское женское одеяние в форме четырехугольного пледа. – Прим. пер.]; она шла к ее освещенным солнцем локонам. Викка посмотрела на море, которое блестело сотнями оттенков голубого и зеленого, пенилось, кричало и фыркало под небом из светлого хрусталя. Ветер свистел над краем мира и привлекал кровь к ее щекам. С тех пор как они пересекли снега Альп, Эодан не видел ее такой прекрасной.

Он подошел к ней и сказал, стараясь сохранить спокойствие:

– Надеюсь, ты снова чувствуешь себя собой.

– О, да. Я уже привыкла к переездам. – Викка улыбнулась ему, застенчиво, как ребенок, и он вспомнил, что ей в конце концов не больше восемнадцати зим. – Сегодня прекрасный день для путешествия. Мы словно летим на большой птице.

Он снова ощутил надежду. Потер подбородок – не нужно торопиться – и сказал:

– Да, думаю я мог бы стать корабельщиком а не укротителем лошадей. Когда вернемся на север, начнем строить настоящие корабли. Я с детства помню только лодки. Думаю, я мог бы научить их строителей кое-чему новому.

Ее радость слегка померкла.

– Ты действительно хочешь вернуться в Химмерланд? – спросила она.

– Если не в то же самое место, то где-нибудь поблизости, – сказал он. – Помню, отец говорил о племенах недалеко на востоке, о готах и свеях. Сильные здоровые люди и говорят на языке, который мы понимаем. Но я предпочел бы быть среди своего племени.

Она опустила голову и прошептала:

– У них здесь есть высказывание о том, что ничто человеческое им не чуждо.

– Ты бы охотней осталась в Риме? – спросил он, задетый.

– Давай не говорить об этом, – попросила она. Она подняла руку к его подбородку, щетинистому после двух дней без бритья. И когда коснулась его, он словно ощутил боль. – Ты выглядишь так забавно, – улыбнулась она. – Черные волосы и желтые бакенбарды.

– Спасибо, – сказал он, сдерживаясь. – Фрина сказала, что краска бледнеет, так что мне лучше побриться.

– Как Фрина оказалась с тобой? – спросила Викка чуть небрежней, чем следовало.

– Она прислуживала матроне на ферме, жене Флавия. Мы узнали друг друга.

– Насколько близко?

Брови Викки изогнулись.

– Она мой друг, – сердито ответил он. – Ничего больше.

– Корделия сука, – сказала Викка, покраснев, – но у ее служанок сравнительно легкая жизнь. Почему Фрина оставила ее?

Эодан ощетинился.

– Она хотела свободы. У нее душа мужчины.

– О, – сказала Викка. – Одна из этих.

Он в гневе сказал:

– Ты слишком набралась грязи в Риме. Поговорим снова, когда укоротишь свой язык.

Он оставил ее смотрящей ему вслед и прошел вперед

– Нагрей мне воды! – рявкнул он.

Кок, по очереди назначенный на это место, мрачно взглянул на него и подчинился. Эодан пригнулся у очага перед зеркалом и сбрил щетину с лица. Он несколько раз порезался.

Выйдя снова, он заметил, что Флавий спустился с юта и стоят на его месте, разговаривая с Виккой. Лицо ее не было видно Эодану, но в движениях ее рук он видел горе. Римлянин на этот раз не улыбался, он говорил серьезно.

Эодан схватился за рукоять меча. Клянусь всеми псами на дороге в ад! Нет. Это ниже его. Если она предпочитает ему этого грязного южанина, пусть так и будет – пусть волки сожрут их обоих.

Когда он снова посмотрел, Викка ушла внутрь. Флавий стоял, глядя на море. Орлиное лицо было непроницаемо, потом оно нахмурилось, и Флавий ударил кулаком по поручню. А потом быстро пошел на ют, где сидел дежурный Квинт с красной спиной. Эти двое заговорили.

День проходил. Встречалось много кораблей. Время от времени капитана спрашивали, нельзя ли захватить один из них. Эодан каждый раз презрительно отказывался: эта галера вооружена, эта на виду у двух остальных… Спрашивавший недовольно отходил. Тьёрр ничего не сказал, но взял инструменты плотника и стал готовить абордажную доску.

К закату Фрина, которая весь день шила себе платье из мужской одежды – нелегкая работа с оборудованием для починки парусов, – вышла поесть. Эодана она нашла одного. Тот жевал кусок хлеба и смотрел на трех членов экипажа, разговаривавших за мачтой.

– Мы сейчас, должно быть, далеко от земли, – заметила она.

Он кивнул.

– Очень далеко. Здесь безопасно напасть на какой-нибудь одинокий корабль.

– Ты действительно нападешь на людей, которые не причинили тебе никакого вреда, чтобы отобрать их товары?

В ее вопросе не было укора, но он подумал, что должен оправдаться перед ней; к тому же ему пришло в голову, что он первый из кимвров, которому грабеж не кажется просто обычным фактом жизни.

– В удовольствием буду сражаться, – сказал он. Потом, поняв, что сказал слишком много, холодным тоном добавил: – Деньги, которые мы можем получить, очень помогут нам в Египте. И если тебе эта мысль не нравится, подумай вот о чем: мы не станем убивать пленных и освободим рабов с этого корабля.

– Значит, это будет