эвакуировать тяжелораненых в тыл, пока появилась пауза в бою. Он еще о чем-то пошептался с Сашей, но о чем, Настя не знала, была занята, бинтуя, подвывающего сквозь зубы парня, которому пуля раздробила кисть.

Так они и оказались в этой видавшей виды полуторке, с пробитыми осколками бортами. Машина, поднимая пыль, переваливаясь, ехала по проселку в тыл, а мимо в сторону фронта двигались и двигались колонны красноармейцев в пропыленных гимнастерках. От Керчи шло переброшенное проливом подкрепление. И у любого, кто видел эти колонны, крепла уверенность, что город Красная армия не отдаст!

IX

Подхватив вещмешок, Костя выпрыгнул из кузова видавшей виды полуторки, махнув на прощание водителю рукой, вторая бережно прижимала к груди довоенную «Лейку» в, некогда темно-коричневом, а сейчас потертом до рыжины, кожаном чехле. Подарок Женечки, второй жены, с которой он расстался за год до войны. Ради Вали. При мысли о Валентине сердце сдавило тяжелой тоской. Изменила! Предала! А ведь он ее любил! Любит! До сих пор! Усилием воли загнал черные мысли глубоко внутрь. Нельзя! Не сейчас! Да и потом нельзя! Все равно простит ее. Так зачем себя мучать? Валю не изменить. Да и ему уже не измениться. Какой есть, такой есть.

— Стоять! Кто такой?! — непонятно откуда перед ним буквально материализовался боец НКВД, по спине пробежал знакомый холодок. Чутье подсказало, что он на прицеле. Надо же, как далеко выставлены посты! До места, откуда взлетали самолеты, оставалось не меньше километра, да и само Багерово было прилично в стороне. По идее, ему и надо было ехать в Багерово, вместе с колонной, формируемой в Керчи. Но это пришлось бы ждать ночи, когда будет возможно передвижение техники. Тут и попалась ему эта попутная полуторка. Одиночные машины ездили на свой страх и риск. Хотя какой тут страх? По сравнению с 41–ым баловство одно. Если и появлялись где-то на горизонте немцы, тут же на них бросались истребители с красными звездами, не давая разгуляться стервятникам. Да и в войсках порядка стало больше. ПВО, меры маскировки, секреты и посты типа того, что остановили сейчас его. Еще в феврале, когда он был в Крыму в последний раз, здесь были бардак и неразбериха. Скопление войск, никто не знал, где какая часть находится, куда двигаться, где занимать оборону. А еще дожди и распутица. Казалось, надави немцы чуть посильней и все посыплется. Но нет! Разобрались, навели порядок, выровняли фронт, закрепились в обороне. А вообще, армия изменилась. Сильно! Неузнаваемо сильно! Начиная с весны. Нет. Даже раньше. С декабря сорок первого. С разгрома немцев под Москвой. А потом был Ленинград. Как ему хотелось тогда оказаться там, на севере, где победа. Они сидели тогда с батальонным комиссаром Николаевым в сырой, хлюпающей желтой жидкой грязью землянке, только утром отбитой у румын, когда по радио объявили и взятии Шлиссельбурга и прорыве блокады. Тогда же он впервые услышал о вертолетчиках. Да и про Стаина вроде писали у них в «Красной звезде». Если только про того Стаина. Как-то мимо него тогда прошла эта статья. Да и мало ли Стаиных в армии. А сколько было тогда радости и ликования! Казалось вот-вот и начнется здесь, на юге.

Но время шло, а не начиналось. Становилось только хуже. Когда в середине марта он уезжал из Крыма в Москву, в воздухе витало тяжелое предчувствие катастрофы. Каждый день потом, слушая радио, открывая газеты, он ждал сообщения, что наши оставили Крым. Но нет. В Крыму и на Южном фронте идут бои местного значения. Так писали в газетах. Так сообщало Совинформбюро. А потом немцы пошли в наступление. И ничего! Обломали зубы! И вот он снова здесь. Интересно, Николаев жив еще? Безрассудной же храбрости человек. Вспомнилось, как они шли в атаку, на ощетинившиеся пулеметами румынские позиции. Третью атаку, или четвертую. Все поле усыпано убитыми и ранеными, крики, вой раненых, люди не хотят подниматься под шквальный огонь. И тогда батальонный комиссар встал и повел их за собой. Спокойно, будто на прогулке. Пришлось и ему шагать рядом. Чтоб не потерять уважение этого человека. Тогда второй раз в жизни Косте было до одурения страшно. Первый раз былв душной подводной лодке у берегов Румынии. Вот же! Опять румыны! Проклятые мамалыжники!

— Майор Симонов. Корреспондент газеты «Красная звезда». По заданию редакции ищу подполковника Стаина, — этот Стаин оказался человеком загадочным, неуловимым и в какой-то мере легендарным. Константин не помнил такого командира, о котором в армии ходило бы столько слухов. То он сын Сталина, то Мехлиса, то одного из Великих князей, эмигрировавших за границу. Он и величайший герой, коих не было со времен Осляби и Пересвета и подлец, безастенчево пользующийся своим положением, которому сходят с рук кабацкие драки и разврат в вверенной ему части. Но то, что подполковник человек незаурядный сомнений не вызывало. Не каждому доверят в семнадцать лет командовать корпусом. А он командует. И командует, судя по тому, что Константин успел увидеть и услышать, успешно.

Константин только прибыл в Керчь, когда услышал об уничтожении на одном из участков фронта немецкого танкового батальона. Долг и чутье журналиста погнал его туда, на место событий. Он даже не стал дожидаться Мишку, своего фотографа. В конце концов, фотографии он и сам сделает, не впервой. И чуйка не подвела! На узком, ровном, как стол участке фронта закопченными грудами металла были разбросаны танки. Задранные или наоборот уткнувшиеся в землю короткие окурки стволов, покрытый сине-черными оплавленными потеками, торчащий в разные стороны острыми краями, развороченный снарядами металл башен, куски гусениц. Некоторые остовы еще слабо чадили. Большая часть машин уничтожена прямо на позициях обороняющихся войск. На остатках позиций… Раздавленные, перерытые бомбами, снарядами и гусеницами тяжелых машин траншеи трудно назвать позициями. И трупы… Красноармейцев и немцев. Густо! Кое-где друг на друге! И сладковато-приторный, тошнотворный запах смерти вперемешку с гарью. Константин защелкал «Лейкой».

— Это еще поубирали, — пояснил сопровождающий его комбат Гасанов, — остались в основном немцы и наши, которые старые. Вечером уберем. Жарко сейчас, — он стащил с головы выцветшую пилотку и вытер струящийся по лицу пот, оставив грязные разводы. Симонов кивнул. Старые раздувшиеся трупы надо убирать в костюмах химзащиты, а в такую жару в них не наработаешься. С высотки, возвышающейся над равниной чуть западней, длинно застрочил пулемет, и послышалась заполошная стрельба. — Опять полезли. Неймется им, — комбат сплюнул.

—