— Нет, — Гасанов махнул рукой, — там сейчас третий батальон. А мы второй линией стоим.

— А в этом бою, — Костя кивнул на танки, — участвовали? Гасанов кивнул. Константин не удержался и щелкнул капитана на «Лейку».

— Не надо, товарищ корреспондент, — поморщился комбат, — вон, лучше ребят фотографируйте. Это они тут стояли, — он махнул рукой в сторону группы бойцов, метрах в трехстах от них обновляющих полуразрушенную линию окопов.

— Расскажите, как удалось столько танков набить? Сколько здесь, — Константин окинул поле, на глаз прикинув количество сгоревших машин, — полсотни?

Гасанов кивнул:

— Пятьдесят шесть. Здесь. И там, — он кивнул на высотку, — за высотой еще с десяток. Может больше. Немцы там. Что увидели в оптику, то посчитали.

— Как же вы их? — с интересом посмотрел на капитана Костя, готовясь услышать интересную историю боя.

— А это не мы, — капитан закусил губу.

— Как не вы?! А кто?!

— Пойдем, — Гасанов развернулся и пошел в тыл. Пришлось шагать следом. Они прошли метров пятьсот в полной тишине. Пересекли небольшой овраг, судя по разбросанным повсюду окровавленным бинтам во время боя здесь бы перевалочный медицинский пункт. А за оврагом их ждали два холмика. Один большой, с воткнутым сверху искореженным немецким карабином и нашей каской, висящей на нем. И второй поменьше с маленькой пирамидкой, аккуратно сколоченной, судя по всему из досок, бывших когда-то бортом грузовика и фанерной звездочкой сверху. — Там наши, — показал Гасанов на холм побольше. — А танки они остановили, — он кивнул на пирамидку, — нам нечем было. Мы умирать готовились, — комбат тяжело вздохнул. Константин подошел поближе и вчитался в строчки, написанные химическим карандашом на желтовато-серой обратной стороне крышки из-под снарядного ящика, накрепко приколоченной к пирамидке. Он с удивлением посмотрел на Гасанова и снова на табличку: «Семина, Хайруллина, Полторак, Голенко, Лактионова, Каюмова, Трушина, Край»

— Но как?

— Вот так! — комбат зло взглянул на Константина, будто это он был виноват в гибели этих девушек. — Про вертолетчиц слышал? — Костя кивнул. Про вертолетчиц он слыхал. Много ходило про них противоречивых слухов. Кто-то хвалил и восхищался, мужеством и героизмом летчиц, а кто-то злобно ругал, не стесняясь в выражениях, говоря, чем и как воюют бешеные бабы на фронте. А Гасанов продолжил: — Вот они и пожгли танки. Наших там от силы полтора десятка. На всех. Вместе с артиллеристами. А остальное их, — по щекам сурового, немногословного комбата текли слезы, он жалобно по-детски всхлипнул и вдруг зло добавил, — Знаю я, как про них говорят! Слышал! И ты слышал! По глазам вижу! — он подошел вплотную к Симонову, обдав его тяжелым духом грязного, давно немытого тела, крови и пороха, — Так ты напиши, корреспондент, что за этих девочек, лично любого на ленточки порежу! — в глазах капитана полыхнули ярость и боль, — И все у нас в дивизии порежут! Он развернулся и пошел куда-то от Константина, тяжело ступая по каменистой земле растоптанными желто-серыми от пыли сапогами. Шагов через двадцать остановился и, постояв, обернулся, — Про нас не пиши. Не надо. Мы мужчины, нам положено воевать. Про них напиши. Так напиши, чтоб больше ни одна тварь не посмела на них рот открыть! Сестренки они наши теперь! У нас на Кавказе, за честь сестер убивают, — глаза капитана полыхали. Костя понял, сказанное было произнесено не для красного словца, это была клятва. Страшная, нерушимая, данная на могиле погибших товарищей. И за девушек-вертолетчиц именно вот эти бойцы, стоящие вчера тут в обороне порежут любого. Как и обещал это комбат.

Так Константин и оказался здесь, под прицелом винтовок и недоверчивых, внимательных серых глаз этого бойца. Вернее из дивизии он поехал в госпиталь, куда отправили подполковника Стаина и его бортстрелка[i]. Но их там уже не оказалось. Сбежали! Ох, как ругался доктор! На лицо Константина невольно наползла улыбка.

— Не надо мне улыбаться, товарищ майор, — неправильно понял его улыбку боец, — вы документики приготовьте. Рыжий, — скомандовал он куда-то за спину, — бегом за лейтенантом. Скажешь, что тут корреспондент какой-то подозрительный ошивается.

Пришлось доставать и предъявлять все документы, включая продаттестат. Отчего подозрений у бойца прибавилось. На довольствие Константин встать не успел и командировочное удостоверение не отметил в Керчи. Торопился. Да и обходился раньше без этого. Потом, в день отъезда ставил штамп в штабе любой части и все. А тут дотошный попался боец. Подошедший хмурый лейтенант с подходящей ему фамилией Суровин посмотрел на бумаги и коротко скомандовал:

— Пропустить! А Вы, товарищ Симонов, идите за мной, — он зашагал вперед, в сторону аэродрома, отойдя подальше от поста, лейтенант посмотрел на Константина и неожиданно по-доброму улыбнулся, — а документы приведите в порядок, товарищ корреспондент. Я-то Вас знаю, а вот другие могут и не узнать. Мы перед самой войной всем курсом в театр ходили, — пояснил он, — на «Историю одной любви». А там Вы были. С Валентиной Серовой, — парень погрустнел, — Только осталось нас с того курса…, — он покачал головой и добавил, — А подождать Вам все одно придется. Свяжусь с редакцией, уточню про Вас, потом уже займетесь своим делом.

— Строго у вас тут, — заметил Константин.

— Так и часть не простая, — пожал плечами лейтенант и, повысив голос, крикнул, — Рыжий, свободен. Давай на пост.

В стороне от тропинки материализовалась фигура в пятнистом лохматом костюме и молча побрела обратно, туда, откуда пришли Константин с лейтенантом. Симонова завели в старенькое, приземистое, еще, наверное, дореволюционной постройки здание. Суровин ушел, а его бойцы гостеприимно поили Константина чаем. Только вот не смотря на гостеприимство и добродушные шуточки, то и дело отпускаемые бойцами в адрес друг друга Константина не оставляло чувство, что за ним очень внимательно наблюдают. Такое недоверие обижало и в то же время вызывало уважение. А еще говорят, что где начинается авиация, там заканчивается порядок! Хотя, это же авиакорпус НКВД. Да еще и Резерва Главного Командования. У них могут и другие порядки быть. В других авиачастях, где Константину доводилось побывать, такого жесткого несения караульной службы не было и в помине.

— Ребята, а что у вас тут так строго с охраной? — журналист взял верх над