Спать совсем не хотелось. Наташа лежала и все думала, думала. Кажется, прошел целый год, пока мать вернулась. Конечно, она сразу рассердилась. Наташа знала, что она рассердится, и все же не могла не задать ей этого вопроса.

— Ни за кого замуж я не собираюсь, — Галина Ивановна наконец-то догадалась включить свет и увидела, что Наташа сидит на постели, подтянув к подбородку колени. — И дядя Леша… он просто наш с тобой знакомый. Как тети Тонин дядя Коля. С чего ты взяла?

В темных, без блеска, глазах девочки не было сна. Они серьезно и пытливо задержались на лице матери, потом Наташа отвернулась к стене и легла, проговорила устало:

— Хочешь, так выходи. Я тебе совсем не мешаю. Будь счастливая.

— Да что ты, Наташенька! — взять дочь на руки, приласкать ее, как раньше, Галина Ивановна не посмела, потерянно положила голову на край постели. — Мы же уедем скоро отсюда. Домой. Уже через неделю. И никого нам с тобой не нужно.

— Спи. Ночь уже, — все так же устало, уже с закрытыми глазами отозвалась девочка.

Галина Ивановна так и не сомкнула глаз до рассвета. Утром сходили на грязи, в поликлинику к глазному врачу. На обратном пути, когда уже подошли к дому, Галина Ивановна предложила несмело:

— Посмотрим кино? После обеда.

— Солнышко сегодня, — возразила Наташа. — Я пойду к морю.

Она так и сказала: «Я пойду». Не позвала: «Пойдем, мама».

Эта ее привязанность к морю начинала уже тревожить. Наташа относилась к морю, как к живому существу. Ей никогда не надоедало говорить о нем. С таким восхищением дети отзываются обычно о людях, на которых им хотелось бы походить.

Она и в самом деле отправилась на пляж. И ни разу не оглянулась, хотя знала, что возле ограды из желтого евпаторийского ракушечника стоит мать и смотрит ей вслед.

Когда маленькая, припадающая и а костыль фигурка скрылась в переулке, Галина Ивановна посмотрела на часы и, помедлив, направилась в противоположную сторону.

До отъезда оставалось шесть дней.

3

— Через денек-другой и на рыдаловку, говоришь? — поинтересовался шахтер.

Он приехал позднее Ковшова и до конца сезона ему оставалось еще больше недели. Рыдаловкой санаторные острословы называли скамейку возле остановки автобуса, отвозившего курортников на станцию.

Сидели за кружкой пива в углу парка, примыкавшего к ресторану. Столики здесь были установлены прямо под деревьями.

Снова начал накрапывать дождь.

— Не жаль расставаться с Галочкой? — продолжал шахтер. — А она, оказывается, ничего. Зря я ее хаял.

Увидев Ковшова с Галиной Ивановной впервые, шахтер заметил вечером, когда укладывались спать:

— Пресновата. И потом, такие привязчивы, как кошки.

— Вот в таких-то и горит огонек, — Ковшов улыбнулся своим мыслям.

Не то чтобы он знал так уж много женщин. Он слишком дорожил своей репутацией семьянина, морально устойчивого человека, достойного «командира производства», как он любил себя называть. По глупости он в свое время не послушал родителей и не стал учиться. Кое-как, уже теперь, в зрелые годы, вытянул на диплом вечернего техникума. К счастью, он умел ладить с людьми, вовремя уловить, чего хочет начальство. Эта черта сослужила ему хорошую службу. Еще до окончания техникума он занял должность инженера, а когда в цехе показалось слишком хлопотно, ушел в начальники по кадрам. Конечно, об отсутствии диплома забывать не приходилось. На завод все прибывали молодые специалисты, в любой момент его легко могли заменить другим. Именно это обстоятельство прежде всего и заставляло его быть осторожным. Тем более что жена, женщина здоровая и неглупая, была хорошей матерью его детям — мальчику и девочке — и справлялась с домашним хозяйством почти без его помощи. А главное, не особенно претендовала на его внимание. Разумеется, теперь он на такой бы не женился. Простовата. И специальность — оператор на хлебозаводе. Его женой вполне могла бы стать врач или инженер. Да, теперешний бы ум и опыт ему лет двадцать назад. Он повернул бы свою судьбу по-другому. А теперь приходится довольствоваться тем, что есть…

На Галине Ивановне он остановил свой выбор сначала лишь потому, что был труслив. Такие, как она, он знал, все равно, что юные девушки, тут уж бояться нечего. Да и свежесть чувств, женская целомудренность тоже чего-то стоят. А от его внимания Галина Ивановна расцвела, похорошела, на нее стали посматривать и другие мужчины. Он уже не раз это замечал.

Теперь он был совершенно искренним, отвечая собеседнику:

— Жаль, разумеется, расставаться! Да что поделаешь? Я не мусульманин, мне не положено иметь двух жен… Она, бедняжка, даже в лице меняется, как заговорит об отъезде. Порадовать бы ее чем на прощание, что ли?

Шахтер усмехнулся:

— Известно, какие у них радости! Пара капроновых чулок — и на седьмом небе от счастья.

Ковшов поморщился.

— Не для всех. Пойти пораньше? Мы сегодня на половину шестого договорились. А сейчас еще нет пяти. Пожалуй, пойду.

Галина Ивановна и в самом деле уже поджидала его в беседке в самом глухом углу парка. В руках раскрытая книга.

Ковшов часто заставал ее за чтением. Это пробуждало у него чувство уважения и даже некоторой зависти. Сам он за всю свою жизнь не прочитал и десятка книг.

На этот раз Галина Ивановна читала не особенно внимательно. Он нарочно понаблюдал немного из-за кустов. Волнуется, поджидая его, бледная в своем черном капюшоне…

Его тщеславие было удовлетворено. Обнял ласково. Галина Ивановна по-детски уткнулась ему в грудь. Ковшов успел заметить у нее на глазах слезы.

— Ты чего?

— Так, — Галина Ивановна вздохнула. — Наташа домой просится. Не хочет ни в Ялту, никуда. Только домой.

Ковшов промолчал. Конечно, Галина Ивановна — мать и не может не думать о ребенке. И все-таки ему гораздо больше нравилось, когда она забывалась и становилась беспечно-веселой.

Теперь ему захотелось показаться с нею на людях. С такой вот ласково-кроткой.

— И чего мы с тобой, как волки, все в чаще прячемся? Пойдем к нам в корпус? — и хотя вокруг не было ни души, шепнул на ухо:

— А вечером Василий опять оставит нас одних…

Как раз в просветы туч выглянуло солнце. Когда они подошли к четвертому корпусу, на веранде уже собралось обычное общество: за одним столиком игроки в шахматы, за другим — в домино. И с ними болельщики. Ковшов провел Галину Ивановну в угол к перилам, где стояло несколько плетеных кресел и сидели Василий и их общий сосед по столовой, инженер из Новосибирска. Он появился недавно, подтянутый и