Жены узнают такие новости последними. Бедная Мария долго плакала, не зная, верить ли слуху, ибо быстро поняла, сколь немногие во дворце заслуживают доверия. Муж был как обычно весел, доволен, любезен. Тестю она верила. Он же стал вдруг особенно к ней внимателен и предупредителен, и она поняла – правда, и может быть, даже малая лишь часть правды о ее Александре.

Второй раз польки приносили ей несчастье. Первой была ее фрейлина Юлия Гауке, девица не первой молодости, но изящная и пикантная. Брат цесаревны, принц Александр Гессенский, верный друг ее детства, обладавший привлекательной наружностью, остроумием и умением носить мундир, полюбившийся и царю, и наследнику, пребывал в печали после неудачного романа с очень красивой Софьей Шуваловой, дочерью гофмейстера императорского двора. Юлия Гауке решила его утешить, и делала это столь усердно, что вскоре ей пришлось броситься в ноги цесаревне и просить позволения покинуть место. Принц Александр объявил, что, как человек чести, обязан жениться. Николай Павлович не допускал шуток, когда дело шло о добром имени семьи. В гневе он распорядился выслать из России любовников, откровенно говоря, равнодушных друг к другу, и лишить его – жалованья, ее – пенсии.

Что могла она сделать? Единственное – удалила от себя всех молодых и смазливых фрейлин, дававших поводы для скандальных сплетен вроде любовных интриг с итальянским тенором Марио. Анна Тютчева вспоминала позднее, что, когда решался вопрос, кого брать к цесаревне, ее или сестер Дарью и Катю, выбрали ее – за некрасивость.

Александра Федоровна сочувствовала невестке и, как могла, давала понять, что все эти увлечения мимолетны, преходящи, а главное – она навсегда жена. Надо было терпеть. И на больших царских выходах Мария Александровна с гордо поднятой головой выступала об руку с наследником вслед за императорской парой.

В Зимнем их квартира выходила окнами частью на Адмиралтейство, частью на Дворцовую площадь. Там были большая и малая гостиные, кабинет, спальня, детские комнаты, комната для приема ординарцев, библиотека, служившая вторым кабинетом и облюбованная собаками великого князя, здоровенным белорыжим сенбернаром и черным ньюфаунлендом.

Порядок жизни во дворце не менялся. Все так же по утрам тянулись дети и внуки к Александре Федоровне, в ее уютную столовую, с волнением ожидая мощных шагов императора и его пронизывающего с порога взгляда.

Александра с недавних пор стали тяготить привычные домашние церемонии, раздражал утренний обряд общего завтрака, а главное, в нем копился протест против послушного подчинения отцу.

В 1843 году ему исполнилось двадцать пять лет. Он уже принимал участие в делах управления: присутствовал при дозволении отца на докладах министров, в качестве полноправного члена посещал заседания Государственного Совета, Комитета министров, финансового и Кавказского комитетов, председательствовал в комитете Петербургско-Московской железной дороги. Конечно, он не всегда знал детали, не мог подчас осознать двойной смысл тех или иных пикировок на заседаниях, но он был наследник.

Однако в сентябре месяце, по возвращении из-за границы государя, на которого в Германии была попытка покушения, батюшка собрал как-то братьев Константина, Николая и Михаила и в его присутствии заставил их присягнуть новорожденному своему внуку Николаю Александровичу, как «своему будущему государю». Внешне это выглядело как беспокойство за его собственные интересы, но по самой сути видно было пренебрежение им. Обидное пренебрежение. Обидное вдвойне, ибо было замечено многими во дворце, у которого были стеклянные стены.

Особенно раздражал Клейнмихель. Наследник знал о жестокости и лживости этого царедворца и никак не мог понять, чем он мог прельстить батюшку. Уж сколько прошло лет после пожара, а Клейнмихель то и дело вежливо интересовался, не беспокоят ли семью цесаревича блохи, во множестве занесенные рабочими во время ремонта. Александр в этом видел не глупость, а насмешку.

Клейнмихель был известен всему свету невежеством, жестокостью и воровством. Был он ровесником императора и пользовался его полным доверием. Сложилось так не вдруг. Николай знал Клейнмихеля еще по поездке в армию в 1813 году и поначалу терпеть не мог этого внука финского скорохода, сделавшего блестящую карьеру благодаря раболепной верности Аракчееву. Но встретилась раз ему в коридоре Смольного института Варенька Нелидова… Поясним, что Клейнмихель после развода с первой женой, вопреки запрету Синода, женился во второй раз на молодой и богатой, бездетной вдове Хорват, урожденной Ильинской, сестра которой была замужем за Аркадием Аркадьевичем Нелидовым. Юная сестра шурина поселилась в квартире Клейнмихеля в здании Главного штаба, и узнав это, туда зачастил Николай Павлович. Сначала Клейнмихель препятствовал их сближению, опасаясь последствий, но, заметив силу привязанности государя, изменил отношение.

Он в полной мере использовал благоприятнейшее обстоятельство, приводящее едва ли не каждодневно в его дом императора. Он выказывал полную свою преданность и беспрекословное усердие. Николай оценил его, увидев идеал для слуг государевых. Клейнмихель стал генерал-лейтенантом, имел Анненскую и Владимирскую звезды и ожидал Андреевскую. Саму Нелидову он презирал, громко называл «стервой», и слухи об этом ходили по городу. Позднее Варвара Аркадьевна Нелидова была назначена фрейлиной к императрице и переехала из дома Главного штаба, но государь не изменил отношения к Клейнмихелю. Он, казалось, один не видел низости этого человека, о которой громко говорили везде. В обществе передавали фразу генерал-лейтенанта инженерного корпуса Алексея Ивановича Рокасовского, назначенного товарищем (заместителем) к фавориту: «Правда, что я товарищ Клейнмихеля, но он-то мне не товарищ».

В 1842 году за обедом в Царском Селе Николай Павлович назначил его главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями. Клейнмихель не удивился, хотя до того ни разу в жизни не ездил по железной дороге. Немедленно после обеда он отправился на станцию Царскосельской дороги, где и увидал впервые в жизни паровоз, вагоны, рельсы. Даровав ему графское достоинство за постройку Зимнего, Николай Павлович не ошибся, определив девиз: «Усердие все превозмогает», хотя на что направлено усердие нового графа, императору пришлось узнать слишком поздно.

С самого образования комитета по устройству железных дорог, председателем коего был назначен наследник, между Александром и Клейнмихелем начали происходить всевозможные столкновения. Общественное мнение обвиняло в них графа, но государь думал иначе и по-прежнему оставался к нему милостив. Почти все министры имели еженедельно личный доклад у государя, иные присылали их в письменной форме. Клейнмихелю было даровано право личного доклада, хотя он заведовал лишь частью инженерных дел.

В августе 1841 года в еще новеньком дворце внезапно обрушилась вся крыша и потолок над огромным Георгиевским залом. Усердный слуга с негодованием отверг, как наветы врагов, мнение, что крыша упала из-за того, что средства, выделенные на ее ремонт, уплыли по другому адресу. Доказать иное было трудно, но невозможно было отрицать пропажу сумм, ассигнованных на мебель. Много лет поставщики не могли добиться выплаты следуемых им денег, и дело дошло до царя.