Он преодолел несколько ступенек. Дверь со скрипом отворилась.

— Боже правый! — воскликнул мистер Бутройд. — Что случилось?

— Несчастный случай.

— Я позову миссис Стэндиш.

— Нет, — сказал Джастин. — Нет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел ее в таком состоянии.

Хелена не думала, что ей еще можно причинить боль. По крайней мере, не сегодня. Но его слова сумели нащупать ту маленькую, нежную частичку ее души, в которой все еще теплилась крошечная искорка надежды, и пронзили ее с безжалостной точностью.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел ее такой.

Это было последнее, что она помнила, прежде чем ее поглотила тьма.

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит в огромной елизаветинской кровати, укрытая стеганым одеялом, а ее голова покоится на груде подушек. Ее волосы все еще были влажными, но с них больше не капало. Ее халат и сорочка исчезли. Кто-то их снял. Теперь на ней была какая-то льняная ночная рубашка странного покроя.

Она дотронулась до округлого выреза. На нем был короткий ряд пуговиц. Кроме того, у нее были покатые плечи и что-то вроде ластовиц под мышками.

Боже милостивый.

Это была рубашка джентльмена.

Она в тревоге подняла голову. Масляные лампы были зажжены, и в камине пылал огонь. В мерцающем свете она увидела Джастина. Он сидел в кресле с высокой спинкой у кровати и наблюдал за ней.

Их взгляды встретились.

Краска залила ее лицо. О, но она была вне себя от смущения.

— Неужели ты…?

— Мне пришлось.

В его голосе не было теплоты.

— Я понимаю.

Она откинулась на подушки. Ее щеки горели, а в животе трепетали бешеные бабочки. Но она решила вести себя по-взрослому и разумно. Значит, он видел ее без одежды. Это был не конец света. Он был ее мужем. Не было причин вести себя как маленький ребенок.

Она предположила, что промокла насквозь. И, поскольку она почти ничего не помнила, она решила, что, либо потеряла сознание, либо была в состоянии шока. Кто-то должен был снять с нее промокшие вещи. Если бы Джастин хотел скрыть от слуг ее ужасное состояние, у него не было другого выбора, кроме как сделать это самому.

Хотя, похоже, ему это не очень понравилось. Совсем наоборот. Он выглядел… сердитым.

Он встал и подошел к столику с мраморной столешницей возле кровати. Она услышала звон хрусталя, за которым последовал всплеск жидкости.

— Вот.

Он протянул ей бокал.

— Выпей это.

Она взяла его из его рук. Их пальцы соприкоснулись. Это было едва заметное прикосновение, но его было более чем достаточно, чтобы бабочки снова взмыли в воздух.

— Что это?

— Бренди, — сказал он. — Отличное средство от шока.

Она поднесла бокал к губам и послушно сделала глоток. Напиток словно обжег ей горло. Она подавила кашель.

— Выпей весь, — подсказал Джастин.

Она не стала спорить. Она снова поднесла бокал к губам. Когда она допила остатки густой золотистой жидкости, такое же золотистое тепло медленно разлилось по ее животу, груди и конечностям.

Он окинул ее оценивающим взглядом.

— Лучше?

— Я… я думаю, что да.

Он кивнул и вернулся на свое место. Он все еще был зол. Это было заметно по тому, как были напряжены его плечи и челюсть.

В уголках ее глаз выступили слезы. Это она довела его до такого состояния. Она лгала ему. Обманом заставила его жениться. И теперь, когда он узнал правду, ему стал ненавистен сам ее вид.

— Джастин, мне так…

— Откуда взялись все эти синяки? — спросил он.

Незаконченное извинение замерло у нее на губах.

Сердце болезненно сжалось.

Так вот что он увидел. Не ее тело. Не ее обнаженную фигуру. Только ее синяки. Только нанесенный ей ущерб. Она не должна была удивляться. И даже разочаровываться. Это было то, что определяло ее сейчас. Она только хотела бы, чтобы ей не было так стыдно.

— Они повсюду. На твоих руках. На твоей шее.

Глубокий голос Джастина был грубым. Как будто его самообладание держалось на тонкой нити.

— Кто обхватил тебя руками за шею, Хелена? Это был мистер Глайд?

— Нет.

Она поставила свой пустой бокал из-под бренди на прикроватный столик.

— Он бы не стал. Только не там.

— Но в другом месте?

Она не видела причин отрицать это. У нее было чувство, что они достигли конца пути, они вдвоем. Настал момент расплаты.

— Да. Мои руки и запястья.

— А твоя шея?

Ее пальцы метнулись к горлу. Она вспомнила, что чувствовала, когда это произошло. Несмотря на все унижения, которые она перенесла до сих пор, все угрозы, оскорбления и предательства, этот поступок ужаснул ее, как ничто другое.

— Это был мой дядя Эдвард.

— Граф Каслтон.

Тогда он знал, кто был ее дядей. Конечно, знал. Это было бы одной из первых вещей, которые мистер Глайд сказал бы ему.

— Да, с сентября прошлого года. Именно тогда он унаследовал титул.

Она замолчала, ее сердце тяжело забилось.

— Что еще он тебе сказал?

Джастин покачал головой.

— Я хочу услышать все от тебя.

Он смотрел на нее с непоколебимым вниманием. Именно такие взгляды Хелене приходилось встречать у врачей, нанятых ее дядей. Ей захотелось закричать от отчаяния. Ей захотелось крикнуть, что она не сумасшедшая.

Но просто выпалить это никогда не получалось. Она должна была говорить с ним спокойно. Она должна была объяснить обстоятельства без эмоций.

Она ответила на его взгляд, как она надеялась, с такой же серьезностью. Когда она это сделала, какая-то часть ее сознания отметила отсутствие на нем пиджака и шейного платка. На нем была только рубашка и черные брюки. Это было возмутительно интимно.

— Еще два года назад мой отец был графом Каслтоном, — сказала она. — Когда он умер, титул перешел к моему брату Джайлсу.

— Брату, который погиб при осаде Джанси.

— Да, — сказала она. А потом: — Нет.

Брови Джастина слегка приподнялись, но он не сказал ни слова.

Она не помогала своему делу, она это знала. И ее внешность тоже не помогала. Ее мокрые волосы были спутаны и растрепаны. Она, должно быть, выглядела как настоящая сумасшедшая, даже если и не звучала таковой.

— Британская армия считает, что он погиб. Другой офицер дал показания. Этого было достаточно, чтобы мой дядя унаследовал титул. Но армия так и не нашла тело Джайлза. Без этого — без каких-либо физических доказательств — я не могу смириться с тем, что мой брат умер. И это… — Она перевела дыхание, чтобы успокоить свой голос. — Вот тогда-то и начался весь этот кошмар.