Сначала сидели в «болталке» там, обо всем разговаривали, без рангов и чинов, ну, понятно, что в основном всё-таки подобралась группа приблизительно одного возраста и социального статуса, было несколько человек из другой оперы, но как-то быстро они отмелись. Потом перешли в мессенджер, где переписка была более кулуарной и удобной, тут изначально вместо нескольких тысяч читающих, что называется «из кустов» нас отделилось человек десять, может чуть больше. Постепенно стали отсеиваться и другие.

В итоге осталось семеро. Четыре москвички, одна девушка из области, одна живущая в далекой Германии и питерская Женя.

С Женей мы встречались в основном на её родине, собираясь в Питер я всегда ей отписывалась, договаривались один вечер провести вместе. Посплетничать, так сказать, вживую.

О моём разводе мои чатовские подружки, конечно, знали. А где мне еще было сливать негатив? Тем подругам, с которыми я близко общалась в реале всего сказать не могла. С чатом было проще.

С Женей — проще вдвойне, потому что она всегда казалась мне ироничной и мудрой. Могла сказать простыми словами то, что сам себе не всегда объяснишь.

— Жень, наверное, не стоит идти с ним в Мариинку, да?

— Наверное не стоит. И в «Англетер» заселяться не стоило. Но ты же там?

Я там.

Это ужасно.

Я не смогла.

Не смогла уехать. Не смогла твёрдо сказать Рафу, то есть Арсу, что не буду с ним общаться.

Я даже толком ничего не успела спросить о том… обо всем!

О жене… Как я спрошу?

Расскажи, почему ты жене изменяешь? Как часто ты это делаешь? Какая я по счёту?

— Он номер оплатил?

— Конечно.

При мне, мило пообщался с девочками на ресепшн, забронировал мне апартаменты с видом на Исаакий. Хороший номер. Лучше, чем я снимала в «Мосте». Ну и дороже, конечно, раза в три.

Это ужасно.

— Это нормально, Мила, смирись.

— С чем? С тем, что я блядь?

— Ой, Милана, тебе еще вот до этого самого… — Женя не очень любила материться. А вот я в последнее время что-то уж слишком часто. — Как до балерины.

Женька посмеивается, а я губу закусываю. Помню ведь, что и она через измену прошла. У неё такой бывший был… катком по ней проехал, сволочь. Это как раз всё происходило у нас на глазах, то есть в группе. Обсуждали, сочувствовали, помогали. А потом у Жени появился сразу муж и двое детей этого мужа. Многие тогда тихо по личкам у виска крутили, мол, нафига ей этот «гембель»? Чужие дети? Своих еще могла бы родить. А Женя молодец, никого не слушала, чужих подняла, да еще и своего умудрилась родить почти в сорок. Этому, как она сама смеялась «нежданчику» уже пять лет, а у детей, которые мужа — уже свои дети, так что Женя у нас и молодая мама и молодая бабушка в одном флаконе.

Я боялась, что она меня осудит.

За Арса.

Почему-то именно Женькиного осуждения боялась.

А Женя — вон она, усмехается весело.

— Знаешь, Мила, ты меня прости, но я так скажу. Когда любят — не изменяют. Это ты знаешь. Это я знаю. Значит, что? Значит наши мужики нас не любили. И на хрена они нам тогда? — Подруга многозначительно поднимает бровь. — Во-о-от!

— Да я не про наших сейчас.

— А жене Арса твоего зачем такой муж, который не любит?

— Может, ей нужен?

— Ну, если дура, то нужен. Или… если бабло дороже собственного достоинства.

— В смысле?

— В коромысле. Вот тебе бабло дороже?

— Какое бабло, Жень? Меня Королькевич вообще грозится оставить, с голой Жозефиной на снегу.

— С Жозефиной — это еще ничего, хорошо, что не с Изольдой.

— А… Изольда — это кто? Стесняюсь спросить… — я на самом деле не всегда понимаю Женькин юмор.

— Изольда, это тоже самое, что Жозефина, только спереди.

— Это… как?

— Ой, соображай, экскурсовод-любитель. Культурная женщина, а название органов не знаешь. То, что видит твой муж и твой гинеколог.

— Боже…

— Спасибо, я тоже думаю, что мы с тобой богини. Значит так, рефлексию отставить. Ну, переспала с женатым, и что?

— Не кричи, Жень!

Мы сидим в очень приличном ресторане, народу немного, но голос у Жени…

— Перестань, кому мы нужны? Так вот. Переспала. Ты не знала, что он женат!

— Тогда нет, но потом…

— Потом — суп с котом. Мила, хватит. Ты только себя мучаешь. Или ты думаешь, что таким образом ты отмоешься в глазах общественности? Или его жены?

— Плевать мне на общественность, — лукавлю, не плевать. — А вот жена…

Жена Арса меня на самом деле беспокоит. Да. Мне очень перед ней стыдно.

Стыдно потому, что я буквально только что пережила подобное и я помню свою боль.

Да, я орала на мужа, била его букетом, да, я не безропотно как овца приняла то, что произошло, да я, кажется, сама поняла после всего, что я, вероятно, не так уж сильно любила мужа. Но всё равно мне было больно и обидно.

Потому что предал.

Потому что если бы он пришёл и сказал — Мила, любви нет, прости, давай разойдёмся — это было бы честно. Пришёл бы до того момента как полез балерине под пачку. Да, мне бы тоже было бы больно. Но не так.

А если уж совсем честно — я запуталась.

И история с Арсением мне сейчас только мешает.

— Жень, что мне делать?

— Тебе правду сказать?

— Бежать?

— Честно? Мил, если бы я знала. Знал бы прикуп — жил бы в Сочи, так мой муж говорит. Любит в преферанс перекинуться, знаешь ли. Так вот — это очень верное выражение. Кто знает, что тебе делать? Что совесть подсказывает. Или сердце. Вот совесть что говорит?

Вздыхаю.