мне нужно разобраться кое с каким дерьмом. Так что тебе пора идти, и я не хочу, чтобы ты приезжала сюда снова.

– Не ты устанавливаешь правила.

– Я не всегда могу вот так быстро приехать. Тебе повезло, что на этот раз я был недалеко.

Она отодвигается, хмурясь.

– Я же сказала тебе, что не знаю, почему я сюда приехала.

– Охотно верю, – сокращаю дистанцию между нами и хватаю ее за подбородок. Наклоняю ее так, как хочу, и она позволяет мне. – Но как бы там ни было, здесь не появляйся, богатая девочка, – шепчу я, и кончиком пальца провожу по ее губам, затем пробегаюсь по шее. Кожа такая же мягкая, какой я ее запомнил. – Возвращайся домой, но не переживай. Ты сама приехала ко мне, и у меня есть все основания вознаградить тебя за это.

– Вознаградишь меня, как собаку? – Вопрос дерзкий, но тон выдает ее. Низкий и хриплый, он говорит, что она мечтает о моем члене.

– Не-а, – ухмыляюсь я. – Как непослушную сучку.

Она качает головой, и тихий смешок срывается с ее губ. Бросает на меня игривый вызывающий взгляд.

– Мне нравятся блестящие вещи. Серебро.

– У меня есть для тебя кое-что блестящее, но не сегодня. Скоро. А теперь… иди.

– Да, папочка, – дерзит она, отступая на шаг, и я, подавшись вперед, обнимаю ее за талию и рывком притягиваю к себе.

– Осторожнее… – шепчу ей в губы. – Мне это может понравиться.

Теперь она улыбается, широко, по-настоящему, и, черт возьми, мне это нравится.

Она мне нравится.

Какой же ты гребаный тупица, дружище.

– Ты же в курсе, что я легко могу вырваться из твоих объятий? Что, если бы я не захотела, я бы уже достала из-за пояса нож и воткнула тебе в глаз?

– Ты имеешь в виду этот?

Отодвигаю край куртки, чтобы она могла увидеть ручку, торчащую из внутреннего кармана.

У нее отвисает челюсть, и теперь смеюсь уже я.

– Не у тебя одной липкие пальцы, воришка, – шлепаю ее по заднице, чтобы она поторопилась, и отхожу в сторону.

Она поворачивается, не удостоив меня ни единым взглядом, садится в свою шикарную тачку и уезжает. Я смотрю ей вслед, зная, что мне придется сменить номер и сказать Донни за стойкой, чтобы он не звонил мне, если она снова зарулит сюда.

Режь, и режь под корень.

Такая девушка оставит тебя истекать кровью на полу.

Что я хочу знать, так это почему она все-таки приехала. Что привело ее ко мне? От каких проблем она бежит?

И самый безумный из вопросов: что может сделать такой никчемный, бедный ублюдок, как я, чтобы это исправить?

Ни черта не может.

Вот именно.

Глава десятая

Роклин

БАСТИАН – ЛЖЕЦ. САЙ ВЕДЕТ СЕБЯ СТРАННО, А МОЯ СЕСТРА В ХУДШЕМ СОСТОЯНИИ, ЧЕМ Я ДУМАЛА.

Сай теперь постоянно рядом, не менее чем в пяти метрах от меня – достаточно далеко, чтобы я могла говорить свободно, но достаточно близко, чтобы пресечь любую попытку к бегству, а именно так он себя и ведет: как будто я могу сбежать в любой момент. Отец, должно быть, поговорил с ним.

Бостон слаба. Она всегда была слабой и нестойкой по своему характеру, но физически она была в форме. Теперь – нет. Она просит больше перерывов между раундами и избегает спарринга. Она падает на задницу после двадцати минут борьбы в парилке – часть наших занятий, и даже концентрация у нее нарушилась – ее средний показатель в стрельбе снизился вдвое. Сестрица просыпает завтрак и больше смотрит в пространство, чем слушает. Я работаю с ней почти неделю – пять дней подряд, но лучше не становится.

И за эти пять дней плохой мальчик с потрясающими прозрачными глазами ни разу не напомнил о своем существовании.

В «Энтерпрайзе» я была дважды, и ничего. Я злюсь, и это раздражает меня еще больше.

Что за девица будет сидеть, предвкушая, что незнакомец вломится к ней и возьмет свое?

Очевидно, та, которой нравится трахаться.

Жалкое зрелище? Может быть.

Настолько жалкое, что я даже хотела попросить Дама зайти ко мне – чтобы он в очередной раз попытал счастья (не дождется) и чтобы посмотреть, как будет реагировать другой.

Но кто сказал, что он вообще там будет?

У него, видите ли, «куча дел», и он не намерен прибегать ко мне по вызову.

Ну, не то чтобы я хочу его видеть. Я просто хочу получить награду, которую он обещал.

Усмехаюсь, снимаю боксерские перчатки и вытираю пот с груди полотенцем. Обещание парня из подворотни? Прекрати.

– Кажется, кто-то расстроен, – улыбается Бостон. – Что-то у тебя на уме или, может быть… кто-то?

Упираюсь в нее взглядом. Раньше мы разговаривали о парнях, но это было до того, как она совершила то, что совершила: добровольно продала себя самому худшему из парней, которого можно было найти.

Поворачиваюсь к ней спиной; она идет за мной в душ, раздевается рядом и встает под воду.

– Да ладно тебе, Коко. Не отгораживайся от меня. Я облажалась. Я знаю, но…

– Но ничего, Бостон, – энергично смываю шампунь, погрузившись под теплую струю. – Ты сделала выбор, который запятнал наше имя. Если бы ты не была папиной дочкой, ты бы уже была мертва.

– Да ладно, это слишком драматично.

– Это правда.

– Ни Энцо, ни его сын не знают, что я здесь, так что перестань ждать, что они ворвутся и нарушат твой идеальный контроль надо всем на свете.

Выключаю душ и поворачиваюсь к ней.

– Как это может быть? Как человек, который почти так же силен, как наш отец, может не знать, что ты сбежала и, главное, куда?

Она пожимает плечами и берет полотенце.

– Потому что ему все равно. И я не могу сказать, что его сынок, Энцо-младший, так уж хотел меня. Это просто выгодная сделка, вот и все.

На моем лбу появляется морщинка. Что это… обида? Разочарование?

Не имеет значения. Ее ответ не проясняет ситуацию, поэтому я спрашиваю снова:

– Как они могут не знать?

– Поверь мне, не знают.

– Бостон.

– Боже мой, хорошо! Мой жених не знает, потому что уехал вместе со своим отцом, ясно?! – кричит она. – А ты вообще ничего не знаешь. Например, о том, что наш папочка, когда я уехала из дома, завизировал предварительное – добрачное – соглашение. И в нем был дурацкий пунктик о трехмесячной «притирке». Так вот, мой жених и не думал «притираться».

– Что ты имеешь в виду?

– Я непонятно выразилась? – Она отводит взгляд.

Я