И перещеголять его, показать свое богатство, теперь для Ферро было делом чести.

— Восемьдесят! — брякнула она.

— О-о-о, — протянул Орландо, — кажется, мы ее разозлили. А это очень дурно.

— Почему это?

— Потому что она задерет такую цену, которую никому не перебить, — ответил он серьезно. — И яйцо уйдет именно к ней. А если вы говорите, что что-то недоброе чувствуете…

Но тут из темного угла на инвалидной коляске, под уютным клетчатым пледом, выкатился какой-то бодрый старичок.

Он вращал огромные колеса весьма шустро, и над его маской торчал задорный белый хохолок из белых кудрей.

— Девяносто! — прокричал он чистым, звонким голосом. Как пионер на зорьке.

Да ты ж мой герой!

— Это еще кто? — спросила я у Орландо.

— Вероятно, ваш спаситель, — ответил он. — Маркиз Сонми. Богатейший человек.

— Богаче Ферро?

— Куда ей с ним тягаться! Мы все щенки в сравнении с ним. Он вступает в торги если тоже чувствует что-нибудь этакое. Видимо, ваше предчувствие вас не обмануло. И яйцо не просто золотой слиток, но еще и магически сильный артефакт. Сто монет плачу, сто!

Последние слова герцог выкрикнул на весь зал совершенно серьезно.

Зал зашумел. Почуял настоящую битву.

— Зачем? — удивилась я. — Маркиз бы сам поднял цену.

— А что мне маркиз? Может, я тоже хочу купить, — ответил Орландо. — Сто пятнадцать!

— Сто сорок! — как медная труба, проорала Ферро.

Сто сорок золотых!

У меня голова закружилась.

На эти деньги можно было выкупить у Ферро еще половину ее огородов.

Но нет!

Яйцо ей достаться не должно!

— Сто пятьдесят! — в отчаянии проорала я.

Вот зачем я это ляпнула?

Ясно понятно, что за это меня вообще могут с аукциона погнать, а яйцо отобрать, за жульничество.

Но народ так возбудился, что, кажется, упади на зал метеорит — никто б и внимания не обратил.

— Двести, двести! — орал, как резанный, маркиз, подпрыгивая на своей коляске.

По-моему, у него от возбуждения щеки дымились. И просвечивали алым сквозь маску.

— Двести пятьдесят, — железным голосом произнес Орландо. Я уже не вмешивалась в его торг. Видимо, ему зачем-то тоже нужно было это яйцо. Пусть себе торгуется!

— Триста! — взвизгнула Ферро, не желая уступать герцогу ни в чем.

— Пятьсот! — не унимался маркиз, выплясывая от нетерпения на своей коляске так, что шины дымились. — Пятьсот, и покончим с этим балаганом!

У меня голова закружилась.

Ноги подогнулись, я чуть не брякнулась в обморок.

Пятьсот золотых — это огромные деньги.

Огромные!

Это можно с потрохами купить и мать, и отца, и их дом!

Орландо держал меня под локоток, чтобы я не упала.

В ушах у меня стоял звон.

— Восемьсот, — брякнула Ферро. Но голос ее был уже не такой уверенный.

— Тысяча! — орал неугомонный дед. По-моему, он даже начал вставать со своего кресла. Прям, вот-вот сорвется с места и накостыляет Ферро, чтоб не лезла и не мешала его счастью! С яйцами Петровича!

Зал в очередной раз загомонил.

Тысяча — это даже осмыслению не поддается.

Я даже считать до столько не умею!

— Ну вот, я же говорил, что дадут больше, — невозмутимо произнес Орландо.

Ферро скисла и смолчала, и аукционист торжественно выкрикнул «продано!».

— Орландо, — убито проговорила я. У меня от волнения язык был сухой и шершавый, как наждак. — Но я не дотащу такую прорву денег до дома…

— Ничего, — утешил он меня. — Я вас довезу. Ну, поздравляю с удачным аукционом?

И он рассмеялся.

Глава 28

Домой, в свой домик, я вернулась на закате.

Ведь чтоб посчитать такую уйму денег, уложить их в сундук, любезно предоставленный маркизом, и уйти незаметно ото всех прочих участников аукциона, надо очень много времени!

Маркиз, между прочим, как только получил в руки вожделенное яйцо, так сразу откинул плед с худых коленок и поднялся на ноги.

И зверски при этом захохотал своим восторженно-детским голосом.

— Однако, — Орландо казался мне совершенно потрясенным.

— Что, что? — всполошилась я.

— Маркиз уже лет пять как не ходит. Не ходил, — исправился герцог. — Ваше яйцо молодильное? Или лечит неизлечимые болезни?!

Ах, мне-то откуда было знать?! Петрович с яйцами сертификатов и инструкций по применению не выдавал!

Интересно, а те первые, серебряные яйца тоже такие? Вот наделают из них ювелиры сережек и браслетиков, и что? Дамы помолодеют? Похорошеют? Излечатся от всех болезней?

Какая полезная в хозяйстве штука — Петрович!

Герцог велел своим слугам погрузить в его карету мой сундук, и мы отправились кататься по городу.

— Что такое? — испугалась я, видя, что мы едем по незнакомым улицам, совсем не в ту сторону.

— Вы же не хотите привести за собой хвост из грабителей в свой дом, — ответил Орландо.

— Ах, вон оно что… и вы, когда я к вам влезла…

— Да-да, вез артефакт, — улыбнулся Орландо. — Я даже подумал, что вы забрались его украсть.

— Вы же могли бы меня пристукнуть! — ужаснулась я.

— Мог бы, — сощурил свои глаза Орландо. И посмотрел на меня так, что меня в жар кинуло.

Кони резво мчали, высекая подковами искры.

Карета петляла и кружила по городу. Орландо посматривал в окно, убеждаясь, что за нами нет погони.

В один миг мы въехали в темную подворотню, в каком-то старом доме.

Там нас ожидала другая карета, не такая пышная и заметная.

В нее мы пересели в один миг, и сундук мой был кинут мне под ноги.

Карета наша преспокойно тронулась, и та, в которой мы приехали, выскочила из подворотни.

Все произошло в несколько секунд, наверное, преследователи даже не поняли, что мы останавливались.

А преследователи были.

— Вон они, голубчики, — рассмеялся герцог, довольный, что ему удалось их обмануть. — Видите, как опасно быть в нашем городе девушке одной, но с большими деньгами?

Трое всадников гнались за герцогской каретой во весь дух. Да, эти господа точно свернули бы мне шею… Просто мороз по коже!

— Они будут поджидать вас у дома?! — испугалась я.

— Не думаю, — усмехнулся Орландо. — Их там поймают и как следуют поколотят палками. Если повезет, то выведают, на кого они работают. Впрочем, и так понятно.

Дома меня ожидала картина маслом.

Рыдающая в ужасе Анника.

Птицы, бесконтрольно пожирающие рассыпанную по всему огороду пшеницу.

И валяющийся кверху пузом на дорожке Петрович, изображающий то ли агонию, то ли вселенское горе.

Он лежал, раскинув крылья, и орал несчастным томным голосом:

— Похитили! Убили! Ушла во цвете лет! Ограбили и закопали! Суровая судьба! За што-о-о-о?!

Это, наверное, обо мне.

Потому что Анника, слушая эту чушь,