Майор вздохнул:

– А я уже много повоевал. Считаюсь метким стрелком и отправил на тот свет изрядно врагов. Что ж, попробуем понять друг друга. Только сначала я пошлю за Аписом. Не каждый день к нам приезжают русские с такой мускулатурой.

Серб вызвал дневального и отдал распоряжение. Как раз принесли дюжину вайфертовского[52] пива и закуски.

– Давай сначала искупаемся, – предложил штабс-капитан. – Я с дороги, хочу расслабиться.

– Давай, – согласился майор. – У нас по турецкому обычаю хаммам. Любишь хаммам?

– Никогда не пробовал, только слышал.

– Ну, я тебя научу. В турецкой бане главное – получать удовольствие. Мытье второе дело. Получай. Тем более если ты с дороги.

Ход с помывкой оказался удачным. Собеседники согрелись, понежились и вернулись за стол в добром расположении духа. Начавшаяся было размолвка испарилась.

– Россия тоже будет воевать, – начал Брюшкин, разливая пиво по стаканам. – Куда мы денемся? Но рассчитываем на вас, когда начнется заварушка.

– Мы не подведем. Балканские войны закалили армию. Наши командиры опытны, солдаты храбрые. Но одним, понятное дело, с немцами нам не справиться. А вы ведь хотите Проливы?

– Да.

– Вот! Мы хотим Великую Сербию как государство, объединяющее всех югославян. Включая, кстати, и болгар.

– А они согласятся на это? – усмехнулся русский.

– Сначала нет. Тем более после Второй Балканской братушки обижены на всех. И переметнулись к швабам. Тем лучше.

– Чем же лучше, Танкосич? Славяне будут убивать славян.

– Зови меня Воислав… А лучше вот чем: после поражения Тройственного союза Болгария окажется среди побежденных. И не сможет ставить условия. Тут-то мы ее и присоединим к себе. После того как нанесем ей куп грасс[53].

– Твоими бы устами да мед пить…

– В каком смысле? – не понял майор.

– Есть такая русская поговорка. Означает: если бы все было так, как ты говоришь…

– А… Это Апис у нас полиглот, он учился и в России, и в Германии, знает оба языка. Но вернемся к разговору о войне. Я понимаю тебя: вот сидят два офицера и беседуют об огромном кровопролитии, которое неизбежно, как о чем-то обыденном. Пивко при этом попивают. Однако так устроен мир. Без крови нет прогресса, нет политики. Надо просто быть сильным, чтобы победить, а не проиграть. В связи с этим вопрос к тебе: что ответит нам Сухомлинов в ответ на просьбу о ружьях и гаубицах? И насколько его ответ зависит от твоего рапорта?

Лыков-Нефедьев поднял руку:

– Воислав! Не забывай, что я всего лишь штабс-капитан. Мой рапорт будет последним, что примет во внимание военный министр.

– В тысяча девятьсот двенадцатом году я был капитаном и командовал отрядом четников, – сказал Танкосич. – Мы напали на турецкий пост возле города Мердара за два дня до официального объявления войны. Бились до подхода главных сил. Многие товарищи мои погибли. А сам бой наверху сочли нарушением дисциплины и самоуправством. Однако война доказала мою правоту. Орден дали… А смысл самоуправства был такой, что после моего нападения на турок другие страны Балканского союза уже не могли уклониться. А желающие имелись. Кампания началась, мы одержали победу. Вот что может сделать капитан.

– У нас бы за такое судили, – признался русский.

Они выпили еще пива и вновь сходили погреться в хаммам. Когда вернулись, Брюшкин спросил:

– Скажи, сколько, по-твоему, вы оттянете на себя корпусов?

– Сначала ты скажи, на чьей стороне выступят Румыния и Болгария, – рассердился Воислав. – От этого же все зависит.

Он подумал и добавил:

– Тройственный союз захочет соединиться в единый организм. Если ваш флот закроет Черное море, германцам останется единственный путь снабжать Турцию всем необходимым – по суше. А тут на пути стоим мы. Конечно, по нам ударят с двух сторон. Мало не покажется. Так что пушки и ружья нам понадобятся. Так и скажи своему министру.

– Увижу – скажу, – кивнул штабс-капитан. – А Пашич не сорвет ваши планы?

– Если бы мог, то сорвал бы. Но он не может. Сербское общество жаждет мести.

– Мести за что?

– За австрийские и мадьярские зверства. За попытки сделать нас своими данниками. За угнетение югославян. И еще много за что.

– Правда, что гонвед[54] сильнее немецких полков?

– Правда. Они злее, и там меньше славян. Чехи, случись война, побегут сдаваться в плен. Эти не побегут. В армиях монархии есть национальные полки: тридцать пять славянских, два румынских. Они не в счет в грядущей кампании. А вот двенадцать австрийских и столько же мадьярских – главная ударная сила. Всего полков…

– …сто два, – перебил серба русский. – Не забывай: мы тоже изучаем противника.

– Всего сто два? – подначил серб русского. – Ты уверен?

Павел уточнил:

– Сто два пехотных плюс четыре полка тирольских стрелков, четыре – боснийско-герцеговинских и еще двадцать девять отдельных стрелковых батальонов.

– А кавалерия?

– Сорок два полка драгун плюс десять гусарских.

Майор ухмыльнулся:

– Действительно, изучаете. Но вернемся к делу. Австро-Венгрия – это нелепое государственное образование, другого такого нет в целом мире! Половина населения – славяне. Половина, представляешь?! Немцев всего двадцать пять процентов и двадцать – мадьяр. А им все мало подданных, им, дуракам, еще подавай славян. Старые-то спят и видят, как удрать из империи. Забрали Боснию с Герцеговиной, теперь нас хотят поработить. Ну не идиоты?

Серб отпил пива и продолжил, подперев голову кулаком:

– Венгры, венгры… Они хуже немцев. В Австрии всеобщее избирательное право – по крайней мере, на бумаге. А у мадьяр имущественный ценз. И право голоса поэтому имеют лишь семь процентов населения! Это…

Тут распахнулась дверь, и без стука ввалился офицер огромного роста, с крашеными усами и ранней залысиной:

– Здорово, брат штабс-капитан! – сказал он по-русски с порога. – Я Апис. Будем знакомы.

И протянул Лыкову-Нефедьеву огромную ладонь. Тот спокойно пожал ее и хотел отпустить, но серб не давал. Потом он начал сдавливать руку гостю:

– Станет больно – скажи!

– Ты сам скажи, когда будет невмоготу.

И Брюшкин тоже включился в борьбу, вспоминая уроки отца. В свое время тот обучил сыновей малоизвестной гимнастике, развивающей силу кисти и запястья. Выпитое пиво мешало, но не очень. Через минуту Апис со стоном согнулся в три погибели. Русский тут же разжал хват. Подполковник, кряхтя, принялся разжимать побелевшие пальцы. Подбежал майор:

– Глазам своим не верю! Вот это командированный… Ай да молодец. Драгутин, тебе принести льду?

– Лучше ракии, – прохрипел тот.

Немного отойдя, Димитриевич осторожно похлопал Лыкова-Нефедьева по плечу:

– Благодарю за урок. Впервые я получил отпор! Выпьем за наше боевое содружество?

Подполковник разделся и побежал в хаммам. Когда он вошел в мыльню, Павел увидел на его могучей груди три пулевые