Шрифт:
Закладка:
— Андрей, твой фильм просто вышка. Очень круто снято. Респект.
Протягивает моему парню руку, но тот не спешит ее пожимать. Кидает бесстрастный взгляд на мужскую ладонь и… думает.
— Андрей, я же просто пошутила. — задушено шепчу ему в самое ухо, уже сто раз пожалев о необдуманно высказанных ранее словах.
Зимний снова смотрит на Илью. Причём так, будто собирается его покалечить прямо здесь и сейчас. Без предупреждений и ненужных сожалений.
— Что-то не так? — с легким удивлением интересуется Кузнец и тоже смотрит на свою ладонь. Вертит ее в воздухе. Затем бесстрастно заключает. — Я клянусь, мыл сегодня руки с мылом. Пахну венецианскими розами.
— Это я и хотел услышать, —отвечает ему старшекурсник и, к моему великому облегчению, улыбается уголком губ и, наконец, пожимает протянутую руку в ответ.
Когда Кузнецов остаётся далеко позади, я предпринимаю новую попытку к разговору, так как все ещё ощущаю в теле Зимнего напряжение.
— Самый-самый клевый всегда только ты. — поглаживая его плечо, уверяю я, мечтая, чтобы к нему вернулся прежний настрой.
— Но есть ещё клевый Илья, я понял. — не поворачивая в мою сторону головы, строго смотря прямо перед собой, усмехается Андрей.
Вот зачем я это ляпнула и все испортила.
Зачем.
Чувствую себя ужасно.
Мы выходим на улицу. Территория Малахитового освещена приглушенным светом фонарей.
Погода еще довольно тёплая, но все же на коже ощущается дуновение лёгкого ветерка. Андрей снимает с себя пиджак и накидывает его мне на плечи.
Пользуясь подвернувшейся возможностью, обхватываю его за талию, встаю на мысочки и тянусь к мужским плотно сжатым губам. Но прежде чем поцеловать, шепчу:
— Для меня единственный и самый лучший на свете только ты. Никто другой меня не интересует.
Сознание посещает секундный страх, что он не ответит на поцелуй. Отвернет голову. Нахмурится. Не захочет.
Вдруг он уже сейчас перестал думать обо мне, как о своей девушке?
Но он отвечает, заставляя мое сердце бешено забиться. Заставляя забыть о всяких тревогах. С нежностью и лаской прижимает к себе. Обжигает рот движениями своего языка. А когда отстраняется, с тихим смешком признается:
— Раньше я думал, что ревность — это точно не про меня. Мне было плевать, если на девушек рядом со мной глазели окружающие. Плевать, с кем и куда они шли. Но… когда кто-то хотя бы мельком косится в твою сторону, принцесса, меня охватывает ярость. Топит все нутро. Руки чешутся, как хочется каждого такого смертника на куски порвать и...
Он не договаривает, прижимается своим лбом к моему и шумно тянет носом кислород.
А все, что улавливают мои уши из сказанной им фразы, это:
— Девушек рядом с тобой? — уточняю вроде как без интереса.
Конечно, мне известно, что до меня у него было не мало женщин. Но все же… Обычно стараюсь об этом не думать.
— И как много их было, могу узнать?
Он обхватывает мои щеки ладонями, смеется, осыпает поцелуями лицо, еще несколько раз порабощает губы и уверенно говорит:
— Считай, до тебя не было ни одной.
Затем снова берет за руку и ведет в сторону парковки. Доходим до его мотоцикла, как слышим за спиной громкие крики:
— Андрюха, стой! Погоди! Не уезжай!
К нам на всей скорости несётся Мельников, а следом за ним с небольшим отставанием мчит Савельев.
— Что-то с показом? — вмиг став серьезным, спрашивает Андрей.
— Не, там все путем. Все писают самым отменным кипятком. — машет рукой Василий, а после останавливается и отвешивает мне шутливый поклон со словами, — Ваше Высочество, приветствую.
Мельников всегда со мной карикатурно вежлив. Преувеличенно. Мы вроде бы установили с ним перемирие, но каждый раз в его обществе я практически кожей чувствую, насколько не нравлюсь ему.
Он не одобряет выбор своего друга, не в восторге от того, что мы с Андреем встречаемся. Будь его воля, Зимний бы давно расстался со мной. Но, к счастью, решать не ему.
— Вася. — грубо обрывает его Андрей. — Я, кажется, тебя уже просил. Или что-то с памятью?
— А что такого? — подняв руки в примирительном жесте, улыбается приятель Андрея, — Я лишь вежливо поприветствовал драгоценную представительницу аристократических семей нашего города.
— Рин, привет! — намного более искренне здоровается добежавший до нашей компании Стас.
Савельев как-то вскользь намекнул мне однажды, что дело вовсе не во мне. Вроде бы Мельников в целом не жалует семьи драгоценных. У него к ним какая-то личная неприязнь. А так как я принадлежу к одной из таких семей, то он…
Договорить в тот день парень так и не успел, в комнату как раз входили Андрей с Василием, а потом не возникало повода вновь возобновить разговор.
А еще ранее, где-то месяц назад, между друзьями произошла стычка.
«Особое отношение» к себе со стороны одного из друзей Андрея я ощутила практически сразу, как мы стали с ним общаться. То есть, с самой первой недели учебы в Малахитовом Дворце.
Однако в обществе Зимнего или Стаса Мельников не позволял себе лишних слов в мой адрес. Только когда принц отходил или оставлял нас в комнате одних, с его губ частенько слетали завуалированные колкости.
В один такой вечер мы сидели в кафе «Не верь Зебре». Андрею позвонили, и он вышел вместе с Савельевым на улицу. Тогда-то язык Мельникова развязался сильнее обычного. Сейчас, вспоминая случившееся, я думаю, что виной тому был алкоголь. Он довольно много тогда выпил. И позволил себе переступить черту. Василий в тот момент оскорбил не только меня…Он с ухмылкой упомянул мою маму и сказал о ней нечто поистине мерзкое. Настолько, что даже вспоминать противно.
Слова были подобны удару. Подлому. Уродливому.
Недостойному удару исподтишка.
Девушки, сидевшие рядом с ним, мерзко захихикали, поглядывая на меня и ожидая сцены.
К глазам подступили предательские слезы. Я знала, что окружающие будут им рады. Их предвкушение радостно клубилось в воздухе.
Но я терпела, когда бабушка вместо ожидаемой похвалы хлестко ругала меня в детстве. Терпела, когда была гораздо младше и слабее. Поэтому мне не составило труда, проглотить обратно соленую влагу. Хотя от обиды тело нещадно потряхивало.
Как бы я не старалась наладить общение с Василием, он отвечал пренебрежительной
