Леон начал действовать. Он приказал разработать документы, которые могли защитить как ее, так и его права, если они откажутся от этого проклятого контракта. Но три бесконечных дня спустя он все еще не мог спать по ночам. Беспокойство пожирало его.

Ему было тяжело думать, что она одна. Он с содроганием вспоминал слова, которые она бросила ему в лицо. Но они упрямо всплывали в его памяти и влекли за собой ощущение утраты, желания, невыносимого одиночества… и в основе этой невыносимой смеси чувств зрела невозможная тоска по ней.

«Я люблю тебя, Леон».

Это был первый раз в его жизни, когда кто‑то искренне, не лукавя, говорил ему эти слова. Он знал, что она действительно верила в то, что говорит. Но он был не в состоянии. И был прав, потому что в следующую секунду она снова отвергла все, что он предложил. Отвергла его. Этти не любила его настолько сильно, чтобы остаться с ним. Она даже не хотела его денег. Она была так решительно настроена быть независимой, и все потому, что он не мог ничего рассказать о своем прошлом, открыться ей и любить ее?

Разве она не понимала, что он не мог? Что он даже не знал, как!

Леон знал, что Этти не будет запрещать ему общаться с ребенком. Она просто отказала ему в доступе к себе самой. И почему‑то это было хуже всего. Он не мог этого вынести и не мог понять, почему это было так ужасно.

Ведь он делал то, что делал всегда: боролся за сохранение контроля. Он изолировал себя. Работал круглосуточно.

Леон понимал, что Этти жаждет любви. Вот почему она работала с таким рвением: ей нужно было видеть, что она нужна. Она не понимала, что все эти люди любили ее просто за то, что она есть, — веселая, щедрая, любопытная, увлеченная…

И он был настолько глуп, чтобы сказать ей, что не верит в любовь.

Он сел на полу у окна, погладил щенка и наконец признался себе, что был трусом. Более того, он был идиотом. Он не принял того, что она предложила. Он даже не признался себе, что она была права.

Четвертое утро без нее было хуже, чем все предыдущие. Он больше не мог этого выносить. Изоляция и зияющая дыра внутри росли с каждой секундой, и сегодня он испытывал настоящую физическую боль. Только сейчас Леон понял, как он был уязвим. Этти нанесла ему сокрушительный удар. Он закрыл глаза и прислонился к прохладному окну, с видом на свой безупречный сад.

С приходом Этти в его жизнь в душе забрезжило ожидание чего‑то, о чем он никогда не решался мечтать. Когда она сказала, что влюблена в него, перед глазами возникло видение маленькой семьи: картинка, наполненная весельем, смехом и страстью. Такой семьи у него никогда не было. Это видение было мучительным.

В его семье не было честности, не было смеха и совершенно точно не было любви. Ничего, кроме холодной жестокости со стороны его матери. А когда он попытался поговорить со своим отцом, то тот решительно прервал его. Не захотел услышать правду. Заставил его замолчать.

Но разве Леон не сделал то же самое с Этти? Он отказался даже признавать проблему, не говоря уже о том, чтобы попытаться решить ее.

Он тоже заставил ее замолчать. А Этти никогда не прерывала и всегда выслушивала его. Она хотела, чтобы он говорил больше. Она не осуждала его, она просто приняла его таким, каким он был.

Желчь поднялась у него в горле. Он не хотел быть похожим на своего отца. И он был уверен, что не хочет быть похожим на свою мать. Почему он думал раньше, что все, что требовала от него его мать, было в порядке вещей?

«Никогда не показывай слабость. Ни гнев. Ни страх. Ни слезы. Ни смех. Ничего!»

Даже когда он научился скрывать свои эмоции, его мать не полюбила его. Ничего из того, что он научился делать, не могло изменить ее отношение к нему. И сейчас он понял, что все, чему учила его мать, было неправильно! Но он был так занят борьбой за ощутимые признаки успеха, что не мог понять, чего ему на самом деле не хватает. Зато сейчас он понял, чего добилась его мать, — живя в мире в постоянной самоизоляции, он мог бы с тем же успехом вернуться в свой темный шкаф.

Этти была права. Проявлять эмоции — это не то же самое, что потерять контроль над ними. Да и что плохого произошло бы, если бы он потерял контроль? Что могло случиться? Худшее уже случилось: Этти покинула его.

И вот он здесь, в своем доме — одинокий, холодный и застрявший в эмоциональной петле своего прошлого. Он думал, что с этим покончено, что он свободен от этой боли. Но как выяснилось, он не справился с ней. В собственном красивом доме он не находил большего комфорта, чем в темном, отвратительном шкафу своих детских мучений.

Жесткий узел внутри его наконец ослаб. Невидящим взглядом Леон смотрел в сад, полностью осознавая мучительную, но удивительную правду. Этот болезненно рвущийся узел внутри — это было его сердце. Этти вдохнула в него жизнь, раздувая старые угли, чтобы вернуть пламя. И внутри его затлел маленький огонек, которому нельзя было дать угаснуть.

Пока Леон старался принять все меры, чтобы защитить будущее своего ребенка, с ним случилась невероятная, удивительная и пугающая вещь: он полюбил мать своего ребенка. Эта любовь, возникшая из физического контакта, распространилась на все, что Этти принесла с собой в его жизнь. Он просто хотел положить свое разбитое сердце в ее руки и быть с ней. И он хотел заботиться о ней. Ее слова не просто взволновали его, они открыли ему глаза на жизнь.

Он вспомнил их самую первую ночь: как она убежала на следующее утро, слишком напуганная, чтобы даже смотреть ему в глаза. Она была так уверена, что будет снова отвергнута. Она убежала, потому что он не дал ей того, что ей было нужно.

Но, чтобы вернуть ее, он должен был сделать все вопреки своим прежним убеждениям и жизненным принципам. Он должен был раскрыться ей и обнажить свои чувства. Сердечная боль заставляла его двигаться вперед. Леон понимал, что у него не было никакой альтернативы. Пришла пора действовать.

Глава 12

Наступил день переезда.

Этти огляделась в своей маленькой квартирке.