Если, конечно, было что умное сказать. Так вот, мне показалось, что, сказав: «танковые военные лагеря», Верховный посмотрел на меня очень внимательно. Собравшись с духом, я уверенно ответил:

– Товарищ Сталин! Я думаю, если лагеря называются танковыми, то это уже само собой подразумевает, что они являются военными!

Возникла пауза. Теперь уже Иосиф Виссарионович действительно вопросительно смотрел на «столь смелого молодого человека», как потом назвали меня мои начальники. Затем он чуть улыбнулся и произнес с нарочитой деликатностью:

– Вы не правы. Я хочу, чтобы в этих лагерях была муштра. – Последнее слово он произнес с ударением на первый слог. – И потому подчеркиваю, что они не просто танковые, но именно – военные.

Мне оставалось только наклонить голову в знак того, что теперь-то я все уразумел. Единственное, чего хотелось, так это провалиться сквозь землю.

Между тем, убедившись, что существенных возражений не было, Сталин обернулся к В.М. Молотову, который, как я уже отмечал, курировал танковую промышленность и потому присутствовал в кабинете, сказал ему:

– Молотов, пиши!

Согласовывая с нами каждую фразу, Сталин, прохаживаясь по кабинету, стал диктовать проект создания танковых военных лагерей. Думаю, всем нам в равной степени было приятно принимать непосредственное участие в создании этого важнейшего для подготовки личного состава наших частей документа.

Вскоре бумага была готова. Иосиф Виссарионович пожелал нам, а в нашем лице, как он сказал, всему ГАБТУ, больших успехов. Если при встрече он здоровался с каждым за руку, то теперь поднял ладонь в знак общего приветствия:

– До свидания, товарищи!

Разговор был закончен. Выйдя в приемную, мы тут же, на месте, кратко подвели его итоги, а потом, продолжая обсуждение дел на ходу, направились к себе в управление.

Если говорить о каком-то моем первом впечатлении в связи с присутствием на этом приеме, то нельзя назвать его однозначным. Зная о суровом характере Сталина – естественно, понаслышке, – еще и будучи «заинструктированным», как себя надо вести, как говорить, что постоянно надо «держать ушки на макушке», я все же очень быстро освоился в кабинете Верховного, позабыл про то, что «надо бояться», что естественно: ведь тут же решался важнейший для нас вопрос, решался оперативно и положительно, Сталин показал понимание наших нужд. И даже свое уточнение к его словам я воспринял как досадное недоразумение, тут же прояснившееся.

Но потом, когда Верховный попрощался с нами, слова его «До свидания, товарищи!» прозвучали как-то очень резко, отрывисто, а в общем, сразу со всеми… Это смутило. Потом, правда, я узнал, что так он прощался всегда, со всеми, руку пожимал только один раз, при встрече.

Все же и тогда, когда мы ушли из Кремля, чувство подъема и радости превалировало над закравшейся тревогой. Действительно, этот разговор принес большую пользу нашему общему делу. Правда, Бирюков долго еще ворчал по поводу моего необдуманного выступления. На счастье, вскоре возвратился Федоренко, ему, конечно, доложили о таком «происшествии». Но Яков Николаевич не сказал мне ни слова упрека. Более того – все сразу замолчали. Уверен, наш начальник незлобливо посмеялся над моей неловкостью, а потом, как человек, привыкший и умевший ценить подчиненных по их деловым качествам, а не по каким-то тонкостям в обращении с начальством, настоятельно попросил прекратить муссировать этот эпизод. Думаю, что, несмотря на рассуждения некоторых «специалистов», что, мол, такой промашки Сталин мне вовек не забудет, Верховный недолго помнил об оплошности полкового комиссара.

Едва дошли мы до своей резиденции, как прибыл фельдъегерский офицер с Постановлением о создании танковых военных лагерей, подписанным Сталиным. Оперативность ошеломляющая! Она красноречивее всяких рассуждений доказывает огромную важность вопроса, обсуждавшегося нами в Кремле.

Создание танковых военных лагерей стало одним из отправных пунктов большого и обширного проекта по формированию танковых соединений. О необходимости этого немало говорили у нас в управлении, это все время предлагали приезжавшие с фронтов командиры и генералы. Большой интерес вызвала у нас статья полковника П.А. Ротмистрова «Минувшие и грядущие танковые бои», опубликованная в «Правде» 21 июня 1942 года. Павел Алексеевич писал:

«В прошлом году танкисты вынуждены были встретить удары огромной массы немецких танков мелкими танковыми группами, и в этих условиях было трудно полностью использовать преимущества наших машин…

Теперь мы имеем достаточно техники, достаточно сил и боевого искусства, чтобы не только отвечать на массированный танковый удар врага не менее сокрушительным танковым ударом, но и самим наносить такие удары…»

Безусловно, главное здесь следовало читать между строк, ведь это – материал из открытой печати. Но нам все было ясно. Статья Ротмистрова как нельзя лучше отражала общую точку зрения на необходимость возрождения крупных механизированных и танковых формирований.

Но, создавая танковые военные лагеря, мы не должны были прекращать формирование и доукомплектование бригад. Одновременно следовало начинать новую работу на более высоком качественном уровне: формирование танковых корпусов. Согласно плану Верховного главнокомандования, предстояло создать тридцать корпусов. За работу предстояло браться немедленно.

В нашем управлении всякая работа начиналась с определения штатного состава – в данном случае корпуса. Его разрабатывали многие должностные лица, специалисты на различных уровнях. Активно включились в дело лучшие умы нашего управления – генералы П.В. Волох и Д.И. Заев, полковники Г.С. Сидорович и Н.И. Шатров, другие товарищи. После их большой, напряженной работы исчезли все «неутыки», трудности, проблемы, дело, в конце концов, представлялось нам идеально гладким и ясным.

Основу корпуса составили три танковые и мотострелковая бригады. Боевых машин в соединении поначалу было маловато – по 53 танка в бригаде, но потом, по мере нарастающего увеличения их выпуска нашей промышленностью, количество танков начало неуклонно увеличиваться. Довольно скоро уже в запасных полках стали создаваться батальоны в количестве 32 танков – по 10 в роте и 2 командирские машины. Раньше это соответствовало бригаде, даже превосходило ее численность. Ну а в корпусах со временем одних только Т-34 стало до 300 единиц. Грозная сила, о какой мы совсем недавно и мечтать еще не могли.

В состав корпуса входили также зенитно-артиллерийский дивизион, а потом и полк, дивизион реактивной артиллерии – «катюш», подразделения саперов, связи, разведки. За время войны штатная структура корпусов, как и всех других соединений и частей, не единожды пересматривалась и совершенствовалась. Так, в состав различных соединений входили тяжелый танковый полк на КВ или ИС, легкий самоходный артполк на СУ-76, самоходный артполк на САУ-85 или СУ-100.

В состав наших первых корпусов вошли бригады, выведенные из боя. Были они изрядно потрепаны, а тут еще и руководство на фронте старалось как можно больше «ощипать» уходящую в тыл бригаду, оставляя себе все, что возможно оставить. Там