Мерзкий звук издавали десятки мух, слетевшихся на жуткий пир. Угощались насекомые человечиной, и, как Ги впоследствии вспоминал, даже в тот момент, когда на него напал маньяк, он не испытывал страха, подобного тому, какой заставил его оцепенеть на пороге подземного дома мертвых. Там не кромсали тела серпом, не отсекали руки и ноги, не вскрывали чрева, чтобы выдрать их содержимое. Нет. Все было еще хуже, потому что в дело вмешалась магия.

Песчаные гиены стояли у стены. Именно стояли, причем без всякой поддержки. Мертвые глаза воров еще не успели подернуться мутной пленкой. Раззявленные рты с вывалившимися языками будто бы пытались издать последний крик отчаяния и боли, высвободить души вместе с выходящим из переставших раздуваться легких воздухом. Кеметцы выглядели так, будто всех их выстроили у стены, как при расстреле, и одновременно удушили.

Ги приблизился к ближайшему из покойников, при этом ненароком наступив на плохо закрепленную половую доску. Легкой вибрации, вызванной шагом, хватило, чтобы ноги мертвеца подогнулись, и он осел на пол. Следом за ним, точно кости выстроенные в цепочку домино, один за другим повалились и его товарищи. Звон растревоженных мух стал громче. Ги вытащил револьвер. В простое стечение обстоятельств он поверить не мог. Между чудовищным злодеянием, свершившимся в этих стенах, и его визитом была связь. Но какая? Что искало здесь существо, у которого получилось разом убить несколько десятков кеметских сорвиголов?

Он приступил к обыску. Задание Рейнольда следовало выполнить в любом случае. Внимательнейшим образом осмотрев весь первый этаж, перетаскивая с места на место мертвецов, нажимая, дергая и наступая на все казавшиеся подозрительными выпуклости на стенах и в полу, Ги подобрался к веревочной лестнице, открывавшей путь наверх. На втором этаже обнаружилось еще два трупа, а еще там царил беспорядок. Жестокосердный предшественник Ги, по всей видимости, посчитал нужным обшарить именно второй этаж и озаботился даже тем, что перебил все до единого суповые горшки из шкафа. Ловить здесь было нечего, но на всякий случай Ги подошел к мертвецам.

Эти двое были главарями шайки. Оба лежали лицами вниз. Татуировки покрывали их спины, воспроизводя полосы на шкуре гиены. Присев на корточки, Ги перевернул одного из бандитов. Из его живота торчал нож. Значит, он умер, защищая свою жизнь?

На теле второго не было ран, но его грудную клетку словно вдавили внутрь нечеловечески сильным ударом. Осмотрев его внимательнее, молодой человек убедился также в том, что кости его рук и ног были переломаны во многих местах. Кеметца пытали.

– Что ты рассказал им, дружище?

Труп не счел нужным отвечать. Гадая, выдал ли он секреты или унес их с собой на серое венчание, Ги придал телу позу, которую посчитал пристойной и пошел к лестнице. Озарение настигло его, едва он поставил ногу на первую ступеньку.

Если убийца пришел извне кеметского района, у Ги перед ним было одно большое преимущество. Язык! Если песчаные гиены и могли доверить чему-то свои тайны, то это был их родной язык, презираемый эльветийцами, но боготворимый на Кемете. Магия, замешанная на словесных формулах, насколько помнил Ги, могла успешно противостоять любой другой. Древнейшие и сильнейшие заклятия происходили из самой сути того, что делало человека человеком, – речи.

– Откройся! – потребовал Ги на кемети.

Ничего не произошло.

– Секрет! Тайна! Появись!

Нет ответа. Какой бы пароль придумали работники с плантаций, задумай они скрыть что-то от глаз хозяев?

– Свобода!

Безрезультатно. Ги терял время, пытаясь найти то, что уже мог утащить убийца, но что-то подсказывало ему, что разгадка близка.

– Добыча!

Раздался негромкий скрип, и одна из стен медленно опустилась. Грубая, но эффективная шаманская магия Кемета сумела уберечь то, что приносило песчаным гиенам барыши. Взору Ги открылись полки, заполненные краденым. Серебряные подсвечники стояли на них рядом с бутылками дорогого вина, а кошели с деньгами – с фарфоровыми статуэтками. Бумаги лежали в отдельном сундучке, и, не став копаться в этих сокровищах мародеров, Ги поспешил покинуть штаб гиен. Жужжание начинало сводить его с ума, да и присутствие мертвецов не прибавляло радостных эмоций.

Если б он только знал, что попало в его руки вместе с письмом рейнольдова клиента...

***

Криомант Галлар нечасто покидал столицу. Преступления, совершавшиеся в Верхнем Городе, обычно там же и раскрывались. Центр Лутеции существовал обособленно, как частенько убеждался старший оперативник. За его пределами было мало такого, что интересовало замурованную в белокаменных стенах элиту. Если же преступление совершал пришлый, Галлар поручал беготню по внешним районам и Железному Городу младшим по званию сотрудникам, оставляя себе роль аналитика, мозга, детектива.

Дело Денн Ларе требовало от него гораздо большей активности. Лавуарр, прямая и единственная начальница Галлара, выхлопотала право на расследование убийств пошлых актрис в Железном Городе и поручила его лучшему из своих оперативников. И, хотя криомант искренне желал ей за это зла (пусть полиция Железного Города сама возится с этим маньяком!), идти против приказа он не имел права.

Криомант бесился. Областной паропоезд нервировал его; попутчики, выбиравшие любые лавки в полупустом вагоне, кроме той, где сидел Галлар, казались тупым трусливым стадом. И, словно назло, родной город Денн Ларе располагался на конечной станции, куда даже самый быстрый из найденных поездов, ехал около пяти часов. О том, чтобы успеть вернуться в Лутецию в тот же день, нечего было и думать. Без криокамеры Галлар не продержался бы и полутора суток, так что вместе с собой он взял две огромные походные сумки с баллонами охлаждающего газа. Именно этот газ он запустит в трубки, оплетавшие его тело под броней, наполнив их спасительной прохладой и обеспечив жизнеспособность измененного магией организма.

Виды за окном окончательно сменились на умиротворяющие пейзажи, словно сошедшие с картин мастеров позапрошлого века. Земледелие под Лутецией властями на приветствовалось, так что из всех культурных посадок здесь были только частные виноградники. Все остальное сливалось либо в лесную зелень, либо в цветастую палитру диких полей. Изредка перед глазами Галлара мелькали замки и сторожевые башни, оставшиеся еще с Темных веков. На горизонте, вдали от железной дороги, проплывали пригородные поселения. В этой части Эльвеции редко что менялось. Внести коррективы могла разве что война, но с момента изгнания последнего из гиберрийцев прошло уже тридцать лет, так что жизнь вернулась в привычное скучное русло.

Возле слухового отверстия шлема зазудела муха. Галлар не глядя поднял руку, и замороженное насекомое упало