Кикимора уселась на пол. Тонкой, похожей на ветку рукой, она принялась брать кашу и совать её в рот. Наевшись, она благодарно посмотрела на девушку.

— Спасибо хозяюшка, — тонким голоском пролепетала она. — Тяжело мне живется без мужа, ни горшок открыть, ни кашки поесть. Исхудала да поизносилась.

— А что ж ты без мужа живёшь? — поинтересовалась Олеся.

— Ох-хо-хо-хо, — заохала кикимора. — Да где ж его найти мужа? Всякий знает, муж кикиморы — домовой. А в этом доме нет домового.

Девушка заинтересовалась. Она знала, что усадьбу защищает мощное обережное волшебство. Такое смог бы наложить очень сильный чистокровный домовой. Но его в доме как раз и не было.

— А где он? — спросила Олеся у кикиморы.

— Так в одном доме двоим домовым не место, — ответила та.

— Что-то я тебя не пойму. То говоришь, нет ни одного, то двоим не место. Что это значит? — удивилась девушка.

— Так хозяин молодой, он-то наполовину домовой. Но он нам не чета. У него душа живая. Что ему кикимора? Ему настоящую девушку подавай! Вот как ты.

Олеся кивнула. Борислав был в большей степени человеком.

— А как получилось, что он в родстве с тобой оказался? Как к нему сила домовых попала? Я все думаю об этом, но никак в толк не возьму! — сказала Олеся.

Кикимора уселась на полено, лежащее возле печки. Она подпёрла тощей рукой узкое личико и начала свой рассказ:

— Я давно тут живу. Как усадьбу построили, так и поселилась. Была молодая да глупая. Думала, что в богатстве буду жить с добрым мужем. А не вышло.

Тощее существо поправило рваное платьице и жалобно посмотрело на Олесю. Девушка молчала, ожидая продолжение рассказа. Кикимора повздыхала и продолжила:

— Терем этот построил царь для своей любимой, спасая её от козней жены. Поселил здесь красавицу да и забросил, редко наведывался. Когда дом отстроили, здесь шумно и людно было. Слуги снова туда-сюда. Девки дом убирали, кухарки обед готовили, садовники были, конюхи. Пришёл сюда и домовой, всё как положено.

— Настоящий? — встрепенулась Олеся.

— Да. Молодой, но сильный. Очень сильный. Из древнего рода домовых, что испокон веков живут и оберегают царские покои. Я-то обрадовалась поначалу, да не тут-то было. Домовой тот оказался не простой. Он давным-давно соблазнил хозяйку, ещё в те времена, когда она жила в царских покоях. Приглянулась она ему, когда была кухаркой. Ты же знаешь, этот народ любит миловидных и расторопных хозяек. Тех, у кого чистота и хлеб пышный да румяный. Вот он влюбился в красавицу. А та ему взаимностью ответила. Зачем же ему после этого какая-то кикимора?

— Не может быть! — воскликнула в волнение Олеся.

Девушка видела в детстве настоящих домовых, и они вызывали у неё противоречивые впечатления. Заросшие бородой, лохматые и угрюмые, они не отличались особой красотой. Но были добры и ласковы с теми, кто любил свой дом и заботился о чистоте и уюте. Внешность их была так невзрачна и непривлекательна, что они и не думали искать любви среди живых существ. Домовому в самый раз была бы тощая кикимора. Как живая девушка на него польстилась, Олеся понять не могла.

— Ещё как может! Ты, наверное, только деревенских худых домовых встречала. Вот поедешь во дворец и познакомишься с отцом своего суженого. Тогда и поймёшь, что вполне могла в него влюбиться наша хозяюшка.

— С царём познакомлюсь? Ну и причём здесь этот домовой? — недоумевала девушка.

— Ох-хо-хо! С батюшкой хозяина говорю, познакомишься, ну и с царём тоже, — сказала кикимора.

— А разве это не один и тот же человек? — спросила Олеся.

— Царя я видала. Толстый, важный, волосы белые, губы полные. Ростом невелик, что в ширину, что в высоту одинаковый. И матушка хозяина маленькая, полненькая, щёки круглые, волосы белокурые. В кого спрашивается мальчишечка уродился высоким да тонким? Где щёчки, где губки бантиком? А всё потому, что отец его не царь, а чистокровный домовой!

Олеся вскочила с лавки. Она знала, что в Бориславе потусторонние силы смешались с людской природой. Но отовсюду, да и от него самого слышала, что он незаконнорождённый царский сын, поэтому она даже не сомневалась в том, что так оно и есть. Как именно он заполучил в родственники домовых, девушка не знала. Но не думала, что парень приходится родным сыном одному из этих духов.

— Так Борислав не царский сын? — воскликнула она.

— Нет, твержу тебе об этом битый час! Царь признал его, потому что был уверен — ни один человек даже взглядом не встречался с его любимой. Так человек и не встречался! А домовому-то, что замки и запоры? Он везде вхож.

— Ты точно в этом уверена? — продолжала допытываться Олеся.

— Точно, точно. Сама слышала. Меня здесь никто не видит, не замечает. Ты первая. А я всех вижу, всё слышу да запоминаю. Да хозяин молодой, он-то точно знает, кто его отец. Тот в нём души не чаял. Всё качал да баюкал. Домовой заколдовал усадьбу, так что никто сюда с плохими замыслами войти не может. Хозяюшку он тоже любил. Так любил, ох как любил!

— А как он выглядел? Домовой этот? — спросила Олеся.

— А вот как хозяин молодой, так и выглядел. Волосы серые, глаза как речной туман. Щёки худые, губы тонкие. Худой-то худой, а плечи широкие, руки сильные. Одной рученькой сдавит, не обрадуешься.

— А куда он делся? Где сейчас этот домовой? — задала очередной вопрос Олеся.

— Обратно подался во дворец. Как хозяйка умерла, так и вернулся к себе в палаты белокаменные. Очень он её любил. Он только из-за неё перебрался в лесной одинокий терем. А ведь раньше он охранял царские сокровища. Рубины, изумруды, золото берёг от чужих глаз.

Девушка внимательно слушала. Она была рада, что этот грозный страж сокровищ убрался из милого её сердцу домика.

— Слышала я, как он рассказывал своему сыну о том, где во дворце спрятаны особые богатства, такие древние, что сам царь к ним доступа не имеет. Якобы у царя был ключ, который передавался из поколения в поколение. Он открывал древнюю сокровищницу. И этот ключ царь отдал младшему сын. Во тьме веков затерялась тайна местонахождения богатств. И где та самая дверь, никто во дворце не знает, — ответила её собеседница.

Кикимора вдруг засуетилась, она начала испуганно оглядываться по сторонам и пятиться к своему укромному уголку за печкой.

— Пойду я, хозяюшка, и так сказала слишком много, — пропищала она.

Олеся не хотела её