Шрифт:
Закладка:
Глава 22
Эндрю Флауэрс
За двадцать один день до убийств в Красном доме
Я сижу в кабинете директора школы и смотрю, как шевелятся губы у этого типа, но на самом деле не воспринимаю то, что он говорит. Он беспокоится за Джозефа. Конечно, беспокоится. Разве мы все не беспокоимся? Кабинет маленький, тут пахнет совершенно особым образом, этот запах возвращает меня назад в мои школьные годы, когда меня линейкой били по рукам. Отец отправил нас в элитную школу, в которой считали, что латинский девиз компенсирует физические наказания детей. Также там закрывали глаза на издевательства старших над младшими, которых могли головой опустить в унитаз, а то еще и что похуже. Но затем я задумываюсь, а не пойдут ли Джозефу на пользу удары линейкой по рукам. Больше ничего не работает.
Директора зовут мистер Боттл. Вероятно, он расстраивается из-за этого[22]. Он все еще говорит.
– Я надеялся, что миссис Флауэрс тоже придет?
Он произносит эту фразу как вопрос, хотя это утверждение, затем улыбается мне, как-то странно и натянуто, словно следует инструкциям о том, как разговаривать с родителями. Готов поспорить: они ожидают, что отцы встанут на защиту своих драгоценных детей. Я не буду этого делать. Мистер Боттл не единственный, кто беспокоится о Джозефе.
– Боюсь, она не очень хорошо себя чувствует.
Мне хочется обвинить его в сексизме. Я – отец парня. Чем ему не нравится беседа со мной? Но я это проглатываю, загоняю в бутылку. Ха-ха.
– Мне жаль это слышать. – Мистер Боттл ерзает на стуле. – Как я вам уже сказал, Джозеф снова дрался. Он ударил мальчика кулаком. Конечно, это не первый случай. В прошлом году случился тот инцидент с Нейтом Армитеджем. И боюсь, мы нашли у него наркотики.
– Наркотики?
– Каннабис.
Я вздыхаю.
– Я понятия не имел об этом.
– Если подобное повторится, нам придется говорить об исключении из школы. Боюсь, что так.
На меня накатывает злость на парня, в дополнение к беспокойству. Мы с Эсси дали ему все, а он плюет нам в лицо. Что мы будем делать, если его исключат из школы? Представлю ужас моего брата от такого позора. Его племянника исключили из школы за употребление наркотиков, когда Грегори отчаянно пытается стать столпом местного делового сообщества.
Мистер Боттл все еще говорит.
– …и еще он кажется замкнутым. Несчастным. У вас дома какие-то проблемы?
Я медлю с ответом. Конечно, у нас есть свои проблемы. Но я не хочу предавать Эсси, поэтому качаю головой.
– На самом деле ничего серьезного нет. То есть я хочу сказать… У Джозефа переходный возраст, и матери иногда приходится с ним трудно. Еще у нас пятилетняя девочка, и малыш недавно родился, поэтому никто не высыпается.
Мистер Боттл сглатывает.
– Надеюсь, нам удастся поговорить с миссис Флауэрс, когда ей станет лучше.
Мне хочется, чтобы он прекратил настаивать на встрече с Эсси. У меня нет желания полностью вводить его в курс дела – стыдно. Но он заканчивает беседу. Это все? Я ожидал, что будет хуже. Ожидал, что меня будут обвинять. Какая-то часть меня даже ожидала, что он достанет линейку.
– Хорошо, спасибо. – Я встаю. – Спасибо за те усилия, которые вы прилагаете. Я знаю, что с ним трудно.
Мистер Боттл вздыхает с облегчением.
– Спасибо, – говорит он. – Мы ценим такое отношение. Некоторые родители, похоже, даже не понимают, с чем мы тут сталкиваемся.
Я невесело усмехаюсь.
– О, я прекрасно понимаю, с чем вы тут сталкиваетесь.
* * *
«Ленд-Ровер» скользит по грязи, когда я заворачиваю на насыпную дорогу. Машину заносит, я стараюсь с ней справиться. Переключаю передачу, объезжаю ямы. До насыпной дороги все дороги муниципальные, и несмотря на огромный муниципальный налог, который с нас дерут местные власти, они не удосуживаются оторвать от стульев свои задницы и их отремонтировать.
Наша ферма стоит на небольшой возвышенности, которая поднимается из болота. Все называют ее «Красный дом», хотя правильное название – Полевая ферма. Частично название объясняется ярко-красным кирпичом (так мы в любом случае будем говорить отдыхающим, которые станут приезжать в наш гостевой домик), но в первую очередь она получила такое название из-за того, что раньше в дальнем амбаре резали животных и их кровь ручейками стекала в болото. Поэтому болотистая местность вокруг дома покрывалась красными пятнами, и там всегда стоял сладковато-мускусный запах, и казалось, что что-то гниет. При определенном освещении также казалось, что дом поднимается из озера крови. Уже много лет здесь никто никого не режет, но болото все равно кажется красным. На болоте также стоит большой загородный особняк и фолли, которые построил какой-то богатый придурок, но теперь оба здания уже погрузились в воду. И стоило ли напрягаться?
Я ненавижу этот дом. Он перешел моему дяде от деда, которого все считали «настоящим фермером, работающим в старых традициях». Дядя умер, не оставив детей, и дом перешел мне. Мой отец не оправдал ожиданий, став летчиком, но из моей матери Пегги получилась бы отличная жена фермера, если бы ей представилась такая возможность. Она из той породы женщин, которые, отрубив два пальца, все равно продолжают работать. Не такая, как Эсси. Я очень сильно люблю Эсси, но никто не назовет ее сильной и выносливой.
Мой дед провел половину жизни, осушая канавы и укрепляя дренажные каналы, пытаясь не дать воде все тут затопить. В те времена и муниципалитет делал гораздо больше. Тогда дом окружали пастбища с сочной травой. Но в последнее время мы проигрываем битву с болотом, и уровень воды поднялся. Предполагаю, что в конце концов весь дом утонет в болоте. В любом случае я никогда не хотел его получить. Я хорошо учился в школе. Мне нравилось читать, нравилась история и даже латынь. Я мог бы заниматься чем-то получше.
Как все пошло не так? Наши овцы не должны были заразиться ящуром, мы же так далеко от ближайшей фермы. Но болезнь добралась и до нас, и таким образом пришел конец нашей отары. Мы не стали заводить новых овец. Эсси не захотела. А теперь мне осталось только работать круглосуточно, чтобы превратить старую скотобойню в гостевой домик. Эсси плохо себя чувствует и мало что может сделать.
Я давлю на тормоз и оставляю машину
