Шрифт:
Закладка:
Он всегда сразу же заводился от её игривости и сексуального тона.
— Тебя волнует только материальная сторона? — усмехнувшись спросил её Эдмонт, не поддаваясь на чары куртизанки. — Тебе самой не стыдно за эти слова? На нас с Золюшкой тебе наплевать?! Я правильно тебя понимаю?
— Материальное положение — это немаловажный фактор, дорогой! Наши девочки привыкли жить в роскоши! А без твоей помощи мы окажемся в нищете, подумай об этом, пожалуйста. Они считают тебя своим отцом и не должны страдать из-за нашего развода, — со слезами на глазах артистично прошептала Аманис, хватая за руки мужа и заглядывая ему в глаза.
О своём отношении к нему и Золюшке Аманис промолчала.
Словно Эдмонт не спрашивал жену ни о чём. Она согласна была на развод, но при одном условии, что бывший муж будет их содержать и не будет вмешиваться в её жизнь. Чтобы она могла делать всё что захочет, без каких либо ограничений.
Я вытащил тебя из ада, — усмехнувшись про себя подумал Эдмонт. — Жить в нищете по сравнению с жизнью на острове это уже настоящая роскошь.
Аманис знала, как соблазнить мужчину. Опыт и практика за плечами женщины были на высшем уровне. Она стала применять к нему все свои приёмчики, которые действовали на пока что ещё мужа безотказно. Ей нужны были деньги… много денег, чтобы откупиться от пересмешника. Она надеялась получить их от Эдмонта. Он всё сделает для неё, в этом Аманис была уверена.
— Тебя интересует только материальная сторона вопроса, дорогая, — задумчиво произнёс Эдмонт. — Это странно, очень странно. Ты не находишь, любимая? Меньше всего тебя волнует судьба твоей младшей дочери, ты больше всего боишься оказаться на острове! Я прав, дорогая? Только не лги мне сейчас. Умоляю, скажи хоть один раз правду, — попросил Эдмонт, прочитав мысли жены.
Он хотел услышать от неё эти слова. Несмотря ни на что он хотел спасти Аманис от страшной участи пребывания на острове.
— Ты как всегда прав, Эдмонт, — жалобно выдохнула жена и пристально посмотрела в его потухшие от безысходности глаза. — Тогда к чему весь этот разговор? Ты ведь всё знаешь сам…, ты считал мои мысли, — безэмоционально добавила Аманис.
— Я просто хотел это услышать именно из твоих уст. Таких некогда сладких, вкусных и желанных. Ты околдовала меня и я ничего не могу с собой поделать. Ты моя печаль и моё наваждение. Моя радость и моё несчастье. Моя любовь и моё горе. Это всё ты — моя любимая и желанная Аманис.
— Эдмонт, прости меня, пожалуйста. Я не виновата, что не смогла полюбить тебя. Я очень благодарна тебе за всё, что ты сделал для меня и моих дочерей, — она прижалась к груди мужа, обняла его за талию и начала рыдать.
Мужчина обнял любимую женщину и прижал её голову к своей груди. Эдмонт целовал её лицо, с горечью понимая, что нельзя никого полюбить щелчком двух пальцев. Он мог магически повлиять на жену, но ему хотелось взаимной любви, а не по принуждению.
— Я не достойна тебя, — Аманис всхлипывая честно призналась мужу. — Я грязная падшая женщина и не представляю за какие заслуги ты продолжаешь меня любить. Я столько раз изменяла тебе, предавала твою любовь. Я не знаю зачем я это делала, но так получилось. Если сможешь — прости.
— Твои сегодняшние откровения сейчас мне не нужны, они рвут на куски моё окровавленное сердце.
Я любил и люблю тебя за то, что ты есть и рядом со мной. Сейчас я подскажу тебе как избавиться от меня, — тихим, спокойным, равнодушным голосом проговорил мужчина, целуя жену в макушку.
— Я не хочу причинять тебе боль и тем более не хочу избавляться! Давай спокойно цивилизованно разойдемся с тобой, дорогой, — предложила Аманис.
Она надеялась откупиться от пересмешника и продолжать жить своей жизнью.
— Откупиться от пересмешника не получится. Я уже узнавал, — уверенно проговорил Эдмонт. — Пообещай мне, что ты никогда не обидишь Золюшку, не навредишь ей. Я знаю, что ты не любишь её, как она того заслуживает. Прошу тебя, Аманис, очнись! Умоляю, она твояДОЧЬ, но ты постоянно забываешь об этом и никогда не уделяешь ей внимание. Она ребёнок и ей хочется материнской заботы, тепла и ласки.
— Эдмонт! Я постараюсь её полюбить. Я только ничего не понимаю, почему ты меня об этом просишь? Что ты задумал?
Аманис взволнованно слушала прописные истины мужа и ничего не понимала. Он говорил странные вещи. Она чувствовала, что сейчас он скажет что-то очень важное, что облегчит её дальнейшую участь.
— Я никогда тебе об этом не говорил, всё надеялся на чудо, но чудо к сожалению не произошло. Ты не смогла полюбить меня. Я не хочу, чтобы остаток жизни ты провела в аду, — Эдмонт тяжело вздохнул и заглянул в любимые глаза из которых текли слёзы.
— Спасибо тебе за всё! За понимание и любовь, которую ты даришь мне, — прошептала она с благодарностью.
Эдмонт вытер большими пальцами дорожки слёз и поцеловал любимые глаза.
— Не плачь, радость моя! Есть одно исключение в этом договоре. Ты должна об этом знать.
— Эдмонт! Скажи скорее что именно там написано? — радостно спросила его Аманис.
— В случае смерти мужа, ты становишься вдовой и тогда проверка пересмешника автоматически исключается, — решительно проговорил Эдмонт.
Он знал, что жена ради своей свободы обязательно воспользуется его подсказкой и не ошибся.
— Маменька, с вами всё в порядке? — взволнованно спросила Эстер. — Вы побледнели! Может послать вестник лекарю?
Слова дочери вывели Аманис из задумчивости. Сейчас она уже не была так уверена, что поступила правильно.
— Всё нормально, Эстер! — немного помолчав, ответила мать.
Иванна стояла с открытым ртом за спиной матери и внимательно прислушивалась к их разговору.
Ей не хотелось верить в слова маман о Золюшке и о том, что маменька лично знакома с пересмешником, о котором все всегда говорили шёпотом.
— Маменька! Если с вами всё хорошо, то тогда ответьте на мой вопрос! Вы лично знакомы с пересмешником? — настаивала Эстер.
Она хотела узнать подробности.
— Да как ты смеешь меня в чём — то подозревать, негодница? — сквозь зубы прошипела маман. — Ты хочешь накликать беду? С меня достаточно исчезновения Зольки!
— Золина здесь ни при чём, — усмехнувшись ответила Эстер. — Я не знаю кто её похитил, но очень хочу надеяться на то, что она будет в безопасности и найдёт своё счастье.
— Ты на что намекаешь? В чём ты хочешь