Девушки не подходили к Хаджару от слова совсем.

— Ты здесь самый старый, — прошептала Аркемейя.

— Мыздесь самые старые, — поправил Хаджар, вернув колкость обратно её отправителю.

— Мы… — протянула, смакую, Аркемейя. — мне нравится, как это звучит, варвар… а как будет звучать на твоем родном языке?

Язык Лидуса… Хаджар не слышал его уже очень давно. И потому даже звук собственного голоса показался ему чужим и незнакомым.

— Hash.

— Красиво… будто просит тишины.

— Наверное, — пожал плечами Хаджар. — никогда не задумывался.

Она встретились взглядами.

Не было такого, чтобы Хаджар утонул в них. Или сравнил с бескрайними морями или океанами.

Нет, это были самые обычные, пусть и яркие, зеленые глаза.

Но, в то же время, самыми желанными.

— Давай станцуем? — вдруг предложила Аркемейя.

— Кому-то надо играть, — Хаджар указал кивком головы на Ронг’Жа.

— Пусть остальные играют, — Аркемейя поднялась и, распустив волосы, использовала красный платок, которым и держала свою гриву, чтобы оплести запястье Хаджара. — Пусть они играют, а я спою… тебе спою.

— Ты умеешь петь? — удивился Хаджар.

Зеленые глаза сверкнули лукавством демоницы.

— У тебя есть только один шанс это узнать.

Она так и не развязала платка. Они встали и подошли к огню. Языка пламени сверкали на её коже и в её глазах, делая охотницу еще прекраснее, чем она уже была.

Из-под покрова тьмы ночной,

Из чёрной ямы страшных мук

Благодарю я всех богов

За мой непокорённый дух.

Хаджар вспомнил, как увидел её впервые — в горах Ласкана. Среди демонов. Обреченную на одиночеству, но не сдавшуюся воительницу, готовую поднять свои сабли пусть даже против целого мира.

Она была настолько же прекрасна, насколько свободна и сильна.

И я, попав в тиски беды,

Не дрогнул и не застонал,

И под ударами судьбы

Я ранен был, но не упал.

Они двигались друг перед другом в простом, деревенском танце. Ходили по кругу, держась за платок и не сводил глаз друг с друга. Но большего им и не надо было.

Изгой среди людей, потомок Врага, обреченный на то, чтобы вечно скрывать свое истинное “я” от любого, кто подберется слишком близко.

Изгой среди демонов, полукровка, у которой не было ни прошлого, ни будущего, единственная цель которой — спасти сестру, закончилась в том месте, которое могло бы стать им обеим домом, но не стало.

Тропа лежит средь зла и слёз,

Дальнейший путь не ясен, пусть,

Но всё же трудностей и бед

Я, как и прежде, не боюсь.

Два воина, которые сражались всю свою жизнь потому, что так встали звезды; потому, что так расставили фигуры кто-то другой, более древний, могучий или имеющий власть.

Неспособные скинуть с себя эти оковы, они могли лишь голодным псами рычать и пытаться сорвать с себя ошейники.

Ошейники, надетые судьбой.

И, может они не любили друг друга в том смысле, в котором было бы понятно обычным людям. Но они не были обычными, а что бы понять, что их связывает, кроме красного платка, связавшего запястье, у них будет еще цела жизнь.

Жизнь, длинной во все время мира.

Не важно, что врата узки,

Меня опасность не страшит.

Я — властелин своей судьбы,

Я — капитан своей души.

Когда танец остановился, Хаджар снял браслет со своего запястье и протянул Аркемейи.

Они так и не разорвали зрительного контакта.

Охотница надела его, а затем протянула свой Хаджару.

Тот зубами завязал его правой руке.

После этого они продолжили танцевать.

Почему?

Потому что ничего не изменилось.

Кроме того, что никто из них не знал, что к деревни приближается…

* * *

Тот, кого звали Белым Клыком все ближе и ближе подходил к тому месту, которая указала Азрея.

Хаджар Дархан будет сражаться в этой войне. Он встанет под флаг Последнего Короля. Он даст присягу Эрхарду.

Он сделает это.

Сделает.

Или умрет.

Глава 1185

Лежа на кровати, в шкурах зверей, Хаджар смотрел на потолок хижины. Простые доски, сколоченные таким образом, чтобы зазор между щелями не превышал половины ширины от женского мизинца.

Казалось бы — зачем. Ведь через такую щель будут дуть ветра, уходить тепло, а может и проливные дожди заставят протечь даже самую справную крышу. И то, что незнающему человеку покажется глупостью, не является таковым для обремененного знанием.

Дерево, оно не камень — подвижное. В одну погоду оно расширяется, в другую — становиться суше. И все это надо предусмотреть при строительстве дома.

Хаджар вытянул вверх ладонь. Так, словно хотел коснуться низкого, но, все же, неблизкого свода.

Когда в последний раз он вот так лежал и размышлял о чем-то, что не было связано с постоянной борьбой за выживания, высокими целями, войной или путем развития.

Может тогда, очень давно, когда он лежал в холодных, белых стенах больницы в мире Земли. Его темница, которая отличалась от той, в которую его бросил Примус, лишь тем, что было просторнее и кормили исправней.

Но, стоило только повернуть голову, как из окна открывался вид на кипящий жизнью город, раскинувшийся где-то за холмом и лесом, его окружавшим.

Мистичный и таинственный; молодой, но уже успевший пережить множество трагедий.

Хаджар всегда любил тот город.

И теперь, спустя век, как и в том, казалось бы, ныне чуждом ему мире, он вновь повернул голову направо.

Она улыбалась.

Темные волосы разметались по шкурам и закрыли половину белокожего лица с румяными щеками и алыми губами. Она свернулась калачиком, и теплым котенком прижалась к нему, лианой оплетя тело.

Её нога лежала где-то среди ног Хаджара, её рука лежала у него на животе, а прелестная голова — на плече, чуть ближе к груди.

Он боялся пошевелиться.

Чтобы не разбудить.

Она так сладко спала. Мирно и спокойно, тихо и мерно дыша, видя сны без сомнения прекрасные и самые вожделенные.

Хаджар был в этом уверен.

Почему?

Ну, в конце концов, ведь это он оберегал её сон.

Хаджар вновь