и длинных сапогах, с кавалерийской саблей на боку, высокий светловолосый молодой человек с очень красивым и аристократическим лицом, который неторопливо смотрел на меня с очень озадаченным и забавным выражением лица. Эти и два солдата рядом со мной были единственными людьми в комнате. По количеству винтовок, шпаг и полковых знаков, которые были прислонены к стенам или висели на них, я понял, что это была своего рода штабная комната. Насколько я мог видеть, рапорт полковника Потоского лежал перед офицером, сидевшим за столом, а капитан Омаров объяснял суть дела. Объяснение, однако, похоже, принесло мало удовольствия, потому что офицер, которому оно было адресовано, и чье лицо казалось багровым от гнева, прервал капитана Омарова несколькими замечаниями на русском языке, которые были произнесены голосом, дрожащим от ярости.

– Видите ли, – сказал капитан Омаров, обращаясь ко мне, – это майор Лобанов, адъютант генерала Тургенева. Он говорит, что мы должны были повесить вас час назад и не беспокоить генерала Тургенева тем, что привели вас сюда. Могу вам сказать, что если вы будете упорствовать со своей истории, ваша участь предрешена, потому что генерал Тургенев сделает то, что советует сделать майор Лобанов. Ради всего святого, подумайте хорошенько, пока не поздно.

– Я больше ничего не могу сказать по этому вопросу, – ответил я, – кроме того, что это странное обращение со стороны державы, которая не находится в состоянии войны с моей страной.

Капитан Омаров перевел мой ответ майору Лобанову, который встал и, бросив бумаги в ящик, сказал что-то капитану Омарову и другому офицеру и вышел из комнаты, не удостоив меня взглядом.

– Вы были очень неосмотрительны в своем ответе, – сказал капитан Омаров. – Вы забыли, что мы здесь для того, чтобы открыть дорогу для наших армий в Индию, что война с Англией должна начаться, как только дорога будет закончена, и что вам нечего здесь делать, кроме как шпионить за нашими передвижениями. Тем не менее, вы будете повешены в двенадцать часов дня. Сейчас половина четвертого.

– Капитан Омаров, – сказал я, – нет смысла повторять одно и то же. У вас находиться то, что привело меня сюда. Отдадите ли вы его это?

– Майор Лобанов не будет возражать, как вы это сделаете, лишь бы вы умерли. Но если вы поправитесь, что вы тогда скажете? Вы дали слово, что этот Телепорон, как вы его называете, доставил вас сюда из Англии. Он же должен вернуть вас обратно.

– Я так и сказал. – ответил я.

– Ну, это самая необычная вещь, о которой я когда-либо слышал, – сказал капитан Омаров. – Здравомыслящий человек на пороге смерти клянется в абсурдной лжи!

Он достал из кармана бутылку и показал ее другому офицеру, которого, казалось, очень забавляло представление, которое он ему давал.

– Мне самому не хочется этого делать, – сказал он, – но мой друг говорит, что мы можем позволить вам исполнить вашу прихоть. Что же нам делать?

Я сел и дал указания. Повторился тот же процесс, который я уже описывал. Это продолжалось уже некоторое время, но поскольку я не чувствовал никакого эффекта, а капитан Омаров в весьма нелицеприятных выражениях говорил мне, что это все наваждение и что их больше не будут дурачить, я начал ужасно бояться, что с Телепороном что-то случилось. Вдруг и офицеры, и солдаты издали громкие крики ужаса, и, когда эти крики зазвенели у меня в ушах, картина перед глазами снова изменилась. Я сидел на лестнице старинного замка или крепости. Так я решил по ширине лестницы, тяжелым перилам по бокам и высоким мрачным стенам вокруг. Было еще темно, за исключением легкого полумрака, который подсказал мне, что сейчас либо очень раннее утро, либо очень поздний вечер. Все это я воспринял с первого взгляда. Я точно не спал, неужели я сошел с ума? Неужели мне суждено было вернуть этот проклятый Телепорон невероятным способом, и снова оказаться в еще более ужасном окружении? Неужели меня никогда не выпустят из таинственного лабиринта ужасов, в который я забрел? Но я не был сумасшедшим, или, по крайней мере, если и был, то эта лестница и эта массивная стена, о которую я бил кулаком, не были простым порождением моего воображения. Была ли это лестница сумасшедшего дома, и не заблудился ли я из своей камеры? Или это был какой-то барак, или крепость, или замок в России, или Германии, или еще черт знает где? И как я должен был объяснить свое присутствие здесь?

Все эти мысли приходили мне в голову не последовательно, а одновременно, когда я, полный ужаса, начал пробираться по тяжелой лестнице, которая становилась все более могилоподобной по мере моего спуска. Я ступал как можно тише, чтобы не шуметь, и все же сомневался, не лучше ли было бы идти смелее, когда я попал в выложенный камнем проход и почувствовал ночной воздух. Слава богу, в конце прохода не было двери, и я как можно быстрее вышел в ночь. Но что это было? Я огляделся. Наверное, мне понадобилась целая минута, чтобы осознать открывшуюся передо мной картину. Это была улица Кингс-Бенч, и очень темное, ветреное утро! Я знал, что сейчас утро, а не вечер, так как фонари были погашены, и на площади никого не было. Делая по три шага за раз, я бросился вверх по лестнице. Я был не в том настроении, чтобы принимать что-то на веру, поэтому, когда я добрался до своей двери, я попытался прочитать свое имя, написанное над ней. Однако было еще слишком темно, чтобы я мог расшифровать символы. На мгновение я повозился с ключом в замке и задрожал, когда дверь открылась, боясь, что все вокруг исчезнет, когда я войду. Однако этого не произошло. Я на ощупь добрался до каминной полки, где обычно лежали спички. Достав их, я зажег свет и зажег газ. Да, это была старая знакомая комната, и все в ней было так, как я ее оставил. Я сел с чувством облегчения, которое на самом деле было чувством самого изысканного восторга, пока меня не осенила мысль: "Хорошо, сегодня эти вещи твои, но что будет завтра?" Перспектива была ужасной. Однако, по порядку. Несколько минут назад я отдал бы весь мир, чтобы быть здесь, а теперь, когда мое желание осуществилось, я был бы доволен сегодняшним днем. Кроме того, как сказал Худ: "Мысль с радостью отлетает назад от долга, который до завтра не надо возвращать."

Я очень устал, поэтому пошел в спальню и, поспешно скинув с себя одежду, прыгнул в постель