– Верните меня обратно! Верните меня обратно! – чуть не закричал я вслух, вскакивая со своего места. Я лихорадочно шарил по карманам в поисках Телепорона.

– Куда он его положил? – спросил я.

Я чуть не вскрикнул, выворачивая карман за карманом, но так и не найдя бутылку.

– О, я точно сплю! – воскликнул я, когда обнаружил, что от Телепорона нет и следа.

На минуту или две эта мысль принесла мне утешение. Должно быть, я сплю. Я проснусь, когда миссис Джексон (моя домработница) постучит в мою дверь, и все это окажется простым кошмар. И вот я снова сел и стал ждать, пока не проснусь, надеясь, молясь и веря, что это всего лишь сон. Однако свежий, резкий ночной воздух быстро убедил меня, что я не сплю в своей постели или в какой-либо еще, а что я точно бодрствую и сижу на камне у проселочной дороги. Кроме того, я начал размышлять о том, что в моих ощущениях и мыслях было слишком много постоянства и непрерывности для сна. Затем я убедился в том, что не сплю и что все это было лишь частью ужасной реальности, которая в последнее время окружала меня.

Я не спал и был один в незнакомой стране, и у меня не было другого способа вернуться в единственное место, где меня могли знать и доверяли, и найти приют или покой, кроме как на собственных ногах. Здесь у меня не было друзей и, практически, ни гроша в кармане. Я не мог назвать ни одного человека, который сказал бы, что мне можно доверить хоть шиллинг. Я не мог дать нормального ответа о том, как я туда попал. Как мне можно было вернуться? Все это промелькнуло у меня в голове сразу и с такой четкостью, что я содрогаюсь по сей день. В воображении дорога, казалось, тянулась через Уральские горы, через степи России к Балтике. И даже с берегов Балтики, как мне было вернуться домой? В тот момент вся Англия казалась мне родным домом. Я уже чувствовал такую усталость, как будто прошел пешком всю длину этого огромного и унылого путешествия. Луна на минуту выглянула из-за облаков, которые быстро плыли по небу, и примерно в двадцати ярдах дальше по дороге, на другой стороне, я заметил что-то, похожее на указатель. Я поспешил к тому месту. Представьте себе мой ужас, когда на большой белой доске, примерно в четырех футах над моей головой, я увидел напечатанное четкими черными буквами:

"КИЗИЛ-АРВАТ, 12 ВЕРСТ."

Сомнений быть не могло. Указатель был таким же подлинным, как земля, по которой я ступал, и там, примерно в четырех футах надо мной, находились роковые слова: "Кизил-Арват, 12 верст". Я был слишком шокирован, чтобы рассуждать, поэтому продолжал механически повторять про себя: "Кизил-Арват, 12 верст; Кизил-Арват, 12 верст".

Пока я стоял, оцепенев от ужаса, перед этим столбом, я вдруг услышал стук лошадиных копыт и, посмотрев вдоль дороги, увидел трех или четырех всадников и что-то еще на колесах, быстро приближающихся ко мне.

Инстинктивно я спрятался за куст, чтобы дать им проехать мимо, надеясь, что меня не заметят. Когда они приблизились, я увидел, что отряд состоял из трех казаков и человека, управлявшего дрожками.

Кавалькада почти миновала меня, и я начал чувствовать себя более спокойно, ибо мне было не по силам лицезреть два ужаса одновременно, что, если бы казаки прошли дальше, я, вероятно, на минуту или две почувствовал бы себя вполне довольным, забыв обо всех других своих неприятностях. Однако, когда последний всадник проехал мимо, он громко крикнул и придержал своего коня. Результатом было то, что остальная кавалькада остановилась и, указывая саблей туда, где я был, последний всадник что-то громко сказал и, казалось, поманил меня из моего укрытия. Я присел на корточки за кустами. Между участниками группы произошли короткие переговоры, а затем человек в дрожках выскочил из них и, направив пистолет на то место, где я стоял, что-то сказал громким, властным тоном. Что он сказал, я не мог понять, но около двух лет назад я был в турне по самой России, и, хотя я не мог понять ни слова из того, что он сказал, я достаточно разбирался в русском языке, чтобы понять, что он говорил по-русски. Однако его поведение дало мне очень хорошее представление о смысле его слов и его очевидных приказах, и поэтому я вышел из своего укрытия. Он снова что-то сказал по-русски, когда я вышел на шоссе. Что он сказал, я не знаю. Но я ответил наугад и от всего своего сердца:

– Сэр, я англичанин, который оказался здесь в силу весьма экстраординарных обстоятельств.

– Англичанин! – сказал офицер, ибо таковым он, по-видимому, и был, опуская при этом револьвер. – Тогда как вы сюда попали и для чего прятались за этой изгородью?

У меня часто бывали случаи, как в России, так и в Англии, отмечать удивительную легкость, с которой русские усваивают и используют идиоматические выражения нашего языка, и, несмотря на все мои хлопоты, я не мог не обратить внимания на фразу "прятались за той изгородью", свидетельствующую об очень глубоком знании разговорного английского языка для иностранца. Это был высокий мужчина с густыми черными усами, одетый, насколько я мог разглядеть, в ольстер, который, как показалось, был сделан из меха.

– Я был в Лондоне несколько минут назад, – ответил я, – и мой друг сделал кое-что, что привело меня сюда.

Я заговорил под влиянием момента, но едва успел произнести эти слова, как пожалел о том, что высказался так опрометчиво. Солдат, который заметил меня и в который, как я понял по его одежде и внешнему виду, тоже был офицер, разразился громким смехом и сказал издевательски, но на гораздо менее совершенном английском, чем тот, на котором говорил другой офицер:

– Спасибо, друг мой, но я думаю, что вы скоро поймете, что мы умеем шутить не хуже вас!

Затем, повернувшись к другому офицеру, он сказал что-то по-русски, на что офицер в мехах согласился и попросил меня сесть на дрожки. Я так и сделал, и мы пустились бодрой рысью, причем младший офицер, ехал позади и, казалось, внимательно следил за моими движениями.

Я как можно дольше сохранял надежду, что, в конце концов, мне это только снится, но теперь было совершенно ясно, что я не сплю, и