Гриндель задержал на Силине пронзительный взгляд. «Дерзкий… Похоже, что он в самом деле ничего не боится. Таким самое место в тюрьме!»

— Бред, говорите… Ну-ну… Интересно будет послушать вас, когда вы предстанете перед судом, — кольнул допрашиваемого фронтовика взглядом старший следователь. Малость помолчав, добавил: — Только этот так называемый бред подкреплен показаниями свидетелей и находится в материалах уголовного дела… Анатолий Игнатьевич, ради собственной же пользы советую вам быть спокойнее и начать давать признательные показания. Сейчас самое время.

— Хорошо, признаюсь, видно, деваться некуда, — как-то слишком уж смиренно посмотрел на следователя Силин. — Когда я учился в пятом классе, то стырил из школьной столовой пирожок с картошкой. Нет, кажется, все-таки два… Один, помнится, отдал Ленке Потаповой. Она мне сильно нравилась, а один раз даже в щеку на перемене поцеловала, и мне для нее, сами понимаете, — с выразительной интонацией продолжил Анатолий, — ничего не было жалко. Если бы она захотела, так я ей и второй пирожок отдал бы, не задумываясь! Вот такая она штука, любовь… А летом тридцать второго года, когда родители меня отправили на целый месяц в деревню к бабушке, я украл из сада ее соседа дяди Володи почти ведро саниной китайки! Помню, сладкая была… Знаете, наверное, — вполне дружелюбно на сей раз посмотрел Силин на следователя, — это такие небольшие красные яблочки, вытянутые и похожие на крупную сливу. Тогда я их сильно любил и готов был съесть за один присест хоть целое ведро! Больше, — выдержав небольшую паузу, сказал Анатолий, — мне не в чем признаваться… Вот рассказал вам сейчас все свои прегрешения, и как-то на душе значительно полегчало. Сам-то я не религиозный, комсомолец… Но, наверное, именно так верующий чувствует себя после исповеди. Я вам даже очень благодарен за то, что вы вынудили меня во всем признаться. А то даже не знаю, как бы я жил с таким грузом вины дальше.

— Вы совершаете большую глупость, мне даже где-то жаль вас. Все-таки боевой офицер — и закончите столь безрадостно, — выслушав Силина, печально промолвил Валдис Давидович.

Допрашиваемый отнюдь не выглядел напуганным, хотя вменялось ему преднамеренное убийство. Поведение подследственного Силина Гринделя несколько озадачивало и смущало. Виновные в убийствах на его допросах либо дрожали, как осиновый лист на ветру: в волнении переспрашивали вопросы, путались в ответах; либо бравировали своей храбростью, всем своим видом демонстрируя, что им сам черт не брат! В действительности все их поведение было не чем иным, как бравадой. А этот Силин ведет себя совершенно иначе: безмятежен и даже склонен пошутить. Ведь признание про украденные из школьной столовой пирожки и ведро яблок у соседа не что иное, как едкая шутка. Даже ирония над собой. Словно этот Анатолий Силин ни в чем не виновен, — очевидное скоро откроется, после чего он снова будет свободен.

В голову следователя неожиданно пришла мысль: а не послать ли всю эту затею с убийством Печорского и виновностью в нем его супруги Нины и ее любовника Анатолия Силина куда подальше? Ведь самоубийство Печорского могло совершиться по разным причинам. Он вполне мог сильно любить свою жену — верил Нине, как себе, — а она взяла и изменила ему с молодым статным мужчиной. В жизни такое случается. Модест Вениаминович не сумел справиться с тяжелым ударом судьбы и в отчаянии наложил на себя руки. Причиной смерти могли стать его коммерческие предприятия, переставшие приносить прибыль, и Модест Печорский, предвидя скорое разорение, впал в меланхолическое уныние, после чего свел счеты с жизнью. Ведь прямых улик против Нины Печорской и Анатолия Силина действительно не существует. Однако эта мимолетная мысль как явилась, так столь же быстро и улетучилась. А еще через мгновение забылась, как если бы ее не было вовсе.

Валдис Давидович продолжил начатое, ничуть не сомневаясь, что сумеет дожать и Печерскую, и Силина.

— Напрасно вы так, — с укором заметил следователь. — Вы вот все шутите, а если суд признает вас главным виновником убийства, так вы получите максимальный срок наказания. И значительную часть своей жизни просидите в заключении.

Силин посмотрел на Гринделя и промолчал. Однако взгляд бывшего фронтовика говорил сам за себя: лейтенант запаса просто-напросто крутил в карманах фиги.

Глава 12. Темные места Калугиной Горы

Оперуполномоченный Валентин Рожнов отличался исключительной исполнительностью. Если бы ему поручили отыскать иголку в стоге сена, он бы непременно ее отыскал. Именно поэтому Щелкунов поручил Валентину в кратчайшие сроки как можно больше собрать информации о человеке по прозвищу Калина. Вскоре на столе майора лежала докладная записка Рожнова, включавшая в себе следующее:

«Калинин Степан Аркадьевич по прозвищу «Калина», местный житель тридцати пяти лет. Его родители: Калинин Аркадий Никанорович, приват-доцент университета, в августе тысяча восемнадцатого года после захвата Казани белочехами и частями Народной армии КОМУЧа вступил в нее добровольцем и через месяц погиб под Симбирском во время наступления отрядов красногвардейцев по всему Восточному фронту.

Мать — Калинина Мария Ильинична, в девичестве Аристова, из потомственных губернских дворян, умерла от чахотки в тысяча девятьсот тридцать втором году, когда Степану Калинину шел двадцать первый год и он являлся вполне успешным студентом второго курса исторического факультета Казанского государственного университета. Тогда же, в тридцать втором году, случилась первая ходка Калины в места не столь отдаленные: за махинации с фальшивыми ювелирными изделиями он получил по суду полтора года лишения свободы.

После отбывания срока Калина вернулся на волю другим человеком: решительным, жестоким и знающим, чего он хочет от жизни и чего он никогда не будет делать. Например, работать или — чего уже нельзя было и предположить — где-либо и кому-либо служить или прислуживать. И продолжил заниматься мошенничеством. Не столь уж и редко ему удавалось разжиться деньгами, и тогда он вел роскошный образ жизни, завтракая, обедая и ужиная в ресторанах и отовариваясь продуктами исключительно в коммерческих магазинах. И, само собой, частенько посещая веселые дома самого высокого пошиба, стоимость услуг обитательниц которого была бы неподъемной для иных работяг и даже итээровских работников. Бывали у Калины и женщины со стороны, на которых он также не скупился: одевал их, делал им всевозможные дорогие подарки, водил по ресторанам и прочим заведениям культурно-развлекательного характера. Среди его пассий имелась дочь ведущего инженера завода «Серп и молот», победителя социалистического соревнования инженерно-технических работников имени Третьей Сталинской Пятилетки. Была еще профессорская дочка, покинувшая отчий дом в семнадцать неполных лет, но