– Мы внимательно рассмотрим этот вариант, господин Кеннер, – заверил он меня. – Должен сказать, что я приятно удивлён вашим пониманием. В отличие от сиятельной Драганы Ивлич, с которой я совсем недавно имел очень неприятный разговор.

– Будьте снисходительны к ней, господин Курт, – развёл я руками. Курт слегка поперхнулся от предложения быть снисходительным к главе Круга Силы. – Все мы понимаем, что женщина – это прежде всего эмоции. У нас в поместье в выходной состоится небольшая вечеринка для близких друзей, и сиятельная там, конечно же, будет. Я постараюсь объяснить ей, что это был всего лишь обычный рабочий момент, и в этом нет ничего, направленного против неё лично.

А заодно объяснил и самому Гессену, что мы с Драганой близкие друзья, и ему в случае чего не стоит особо увлекаться. Курт совсем не дурак, и намёк прекрасно поймёт.

– Хм, да, конечно, – несколько невпопад ответил Гессен, который выглядел уже порядком сбитым с толку. – Благодарю вас, господин Кеннер. Но вы, я полагаю, заглянули ко мне не из-за моего пострадавшего сотрудника?

– Вообще-то я не вижу причин, почему бы мне не заглянуть к вам из-за него, – заметил я. – Но в данном случае вы правы, у меня есть ещё одно небольшое дело. Суть в том, что мы очень хотели бы обсудить кое-какие вопросы с местным резидентом князя Воислава Владимирского, но нам неизвестно, где его найти. Я упомянул это в недавней беседе с князем, и он посоветовал обратиться по этому поводу к вам.

– Ах, вот как! – заинтересовался Курт. – А скажите, господин Кеннер, насколько велики шансы резидента пережить это ваше обсуждение?

– Они совсем невелики, увы, – признал я с печалью. – Можно сказать, что их практически не существует.

– Я могу подсказать вам адресок, но с условием.

– И что же это за условие?

– Мы бы хотели приватно пообщаться с ним перед тем, как вы, эээ… как бы это сказать… – Курт неопределённо помахал рукой, – с ним распрощаетесь. Но он должен быть в состоянии говорить.

Одна фраза, и как много из неё стало ясно. Судя по всему, резиденты работают по взаимному согласию, как представители в делах, которые предпочтительно делать без огласки. Владимирский резидент явно зарвался, и княжьи люди очень хотят с ним побеседовать, но сами подступиться к нему не могут. А вот под шумок можно допросить его как угодно, всё спишется на Арди.

– Не вижу причин, почему бы это было невозможным, – охотно согласился я. – Однако если выяснится, что мы ошиблись, и он непричастен к интересующим нас событиям, то мы будем вынуждены отпустить его с извинениями.

– Вы же сказали, что у него шансов нет? – поднял бровь Курт.

– Их и нет, – ответил я. – Но в жизни случаются и вещи, у которых нет никаких шансов случиться, и я не хочу связывать себя обещанием, которое я не смогу выполнить, пусть даже в таком невероятном случае. Словом, господин Курт, давайте договоримся так: если он замешан в известных событиях, в чём мы полностью уверены, то у вас будет возможность поговорить с ним без лишних свидетелей. Если же мы ошиблись, то мы его отпустим, и наша договорённость аннулируется.

– Не сказал бы, что я в восторге от вашего дополнения, – отметил Гессен, – но я понимаю ваши резоны. Договорились, но с условием, что наше участие во всём этом останется строго между нами.

– Обещаю вам, что мои люди будут молчать. Если до Воислава Владимирского и дойдёт информация о том, что вы допрашивали его резидента, то не от нас.

Гессен поморщился от моей прямоты, но ничего не сказал.

* * *

– Вот здесь мы нашего гостя и разместили, – радушно объявил Антон Кельмин, открывая передо мной дверь.

Комната с некрашеными бетонными стенами, бетонный же пол с водостоком, и железный стул в центре – номера у Кельмина определённо не пятизвёздочные, и с мебелью плоховато. Что поделать – специфика, так сказать, накладывает. Впрочем, присутствовала там и ещё кое-какая мебель – в углу стояли небольшой столик и стул для писца. Наше семейство шло в ногу со временем, поэтому на столе никакой бумаги не было, а стоял самописец – новомодное устройство для записи звука на монокристаллы кальцита. Кучка пока ещё прозрачных монокристаллических кубиков лежала наготове рядом с самописцем. С моей точки зрения, платить сорок пять гривен – практически половину цены недорогого самобега, – за обычный, по сути, диктофон было явным перебором, однако замечаний на этот счёт я делать не стал.

Прогресс в области звукозаписи в этом мире пошёл каким-то неправильным путём, впрочем, имелись и кое-какие преимущества у такого подхода. Например, воспроизведение с монокристалла создавало полностью объёмную звуковую сцену – звук воспроизводился именно из того места, откуда исходно шёл, и звуковая картина не нарушалась, даже если слушатель перемещался по комнате. Так что вполне возможно, что я сужу слишком поспешно – со временем цена таких устройств должна упасть до приемлемой. И не исключено, что когда-нибудь к звуку добавится объёмное изображение, и тогда наши три-дэ фильмы будут выглядеть в сравнении полнейшим убожеством. Собственно, они и сейчас выглядят убожеством по сравнению с визионом, но визион – это всё-таки технология не для дома. К тому же очень недешёвая – визионеры работают отнюдь не за веверицы.

Постоялец сидел на этом самом железном стуле – надёжно привязанный, чтобы не пропустить никаких услуг из набора «всё включено». Вид у него был не очень радостный.

– Господин, позвольте представить вам Мирона Зверева, – продолжил Кельмин, – скромного чиновника Приказа дел духовных.

– Странный выбор прикрытия, – слегка удивился я. – Зачем ему народное просвещение и работа с храмами? Я бы ещё понял, если бы он сидел где-нибудь поближе к военным подрядам или хотя бы промышленности. Да я, собственно, и думал, что он обретается где-то в Работном приказе, тамошние чернильницы как раз у Ивличей и мутят.

Зверев сидел молча, недружелюбно нас рассматривая.

– Вот пусть он нам сейчас всё это подробно и расскажет, – предложил Кельмин.

– Нет, Антон, – покачал я головой. – Сначала мы обязаны удостовериться, что это действительно наш клиент.

– Вы в этом сомневаетесь?

– Вообще-то не сомневаюсь, но у нас против него есть только свидетельства других людей. Они могут ошибаться или лгать, а стало быть, мы можем попасть в неприятную ситуацию, если вдруг он окажется невиновным.

– И каким образом мы можем в этом убедиться? – задумался Кельмин. – Я имею в виду, без применения средств, которых к невиновному применять не