Умерших от Мори хоронили в стороне, помечая надгробия треугольником Серебряной Матери. У нас, в Царстве, меньше следили за этим и к погребению подходили проще: умер при свете солнца – лежать тебе под кругом; вечером или ночью – на твоей могиле будет треугольник. На Перешейке и в Княжествах ещё и смотрели на причину смерти: считалось, что в чертоги Золотого Отца отходят только те, чья смерть была «чистой» – словом, те, кто умер в положенный момент, от старости. Если жизнь унесла болезнь, ранение или несчастный сам решил уйти, то его принимала Серебряная Мать. Мне хотелось верить, что ночная владычица справедлива, и её навий мир поворачивается к достойным людям своей прекрасной стороной, а к мерзавцам – неприглядной.

Многие тела и правда лежали в своих мраморных склепах почти нетленные, и сперва мне казалось, будто я просто тревожу спящих. Некоторые тела оказывались сильно обезображены, и я спешно сдвигала плиты на место – тех, кого сильно отметила Морь, я трогать не решалась. Зато с жадным интересом работала с теми, у кого метин было немного или они были слабыми.

Я пыталась ворожить. Умышленно выбирала тела под знаком треугольника; Ферн говорил о том, что ворожба и Морь – как две сестрицы, отзывчивы друг на друга, оттого и волхв Истод поднимал именно меченых. Проще ворожить над тем, что уже отмечено ворожбой, а потом уже переходить к обычным мертвецам. Я убирала совсем мелкие следы Мори: пёрышко, чешуйку, клочок шерсти, попутно думая о том, почему же эти бедолаги погибли, раз болезнь отметила их совсем легко? Некоторым стирала старые шрамы, но каждый раз после ворожбы мне становилось дурно.

А днём мне требовалась выпивка. Много выпивки. Иногда я пила с солдатами, делая вид, что не замечаю неодобрительных взглядов Раве. Но чаще шла – предварительно очистившись огнём – в местные кабаки, где подавали превосходные ягодные наливки и крепкую брагу, настоянную на еловых шишках.

Раве это не нравилось. Иногда мне казалось, что он с трудом меня терпит и вот-вот выгонит, даже не посмотрев, что я – сестра его лучшего друга и командира. Ах да. Умершего друга и командира.

Он был вежлив и мил со мной, когда представлял своим офицерам, а когда думал, что я не замечаю, кидал на меня презрительные взгляды. Его красивый рот кривился отвращением, если я садилась у костра, чтобы пропустить кружку-другую с солдатами, а лицо каменело, если возвращалась под ночь из кабака.

Ради собственного благополучия я избегала общества командующего, но ему всё равно всё обо мне становилось известно. Мне не хотелось терять место ночлега и еду, за которые не надо платить, но все свои вещи я держала собранными на тот случай, если меня попросят вон. Баба в армии, если она не предлагает за деньги своё тело, умение стряпать или лечить, – странный зверь. Непонятный и опасный, лучше его сразу прогонять. Но солдаты смотрели на меня с любопытством и охотно звали посидеть у вечерних костров, так что пока я могла заниматься чем хочу, на ночь возвращаясь в свой шатёр.

С каждым днём войска продвигались всё дальше по Перешейку, в сторону Княжеств, и с каждым днём становилось холоднее, а вечер опускался раньше и раньше. Войска шли по Тракту, мимо деревень и городков, и мне это было только на руку: у каждого поселения находились свои захоронения, и чем ближе к Княжествам, тем опаснее и интереснее были мои находки. Меня охватывал какой-то священный трепет, когда взору открывались отмеченные Морью тела, и голову наполнял чистейший восторг, когда ворожба могла хоть немного ослабить отметины, пусть мне и приходилось платить за это скверным самочувствием.

Однажды в сумерках, дождавшись, пока небо станет серо-сиреневым, но не потемнеет окончательно, я шмыгнула, как обычно, мимо солдатских шатров, поставленных на ночь. Солдаты чистили лошадей и проверяли их подковы, ждали горячей похлёбки к ужину и устраивались на ночлег. Поход всех веселил: я не слышала недовольных разговоров, только шутки о лесных женщинах и мечты о будущей оплате. Чтобы срезать путь, я решила обойти шатёр командующего, хоть и не любила ходить так: слишком больно сжималось в груди при мысли, что там должен был быть Лагре.

– …будем просить отправить новые отряды. Нам нужно оружие! Первые высланные отряды стрелков пишут, что князья противятся. Я не собираюсь мёрзнуть всю зиму в лесах. Не хотят по-хорошему, значит, будем воевать. Отсылай гонца Сезарусу.

Я замедлила шаг. Голос Раве звучал озлобленно, а услышанное совсем мне не понравилось. Мы не выходили на войну! Ферн говорил о том, что царь хочет мягко подтолкнуть Княжества к принятию общей с Царством веры. И Лагре всегда выступал против войны… По спине у меня пробежали мурашки, когда я представила, какие армии могут быть у Княжеств. Воюют ли нечистецы? Нет, лучше не знать.

Из шатра вышел капитан Хенге, он прошагал мимо так быстро, что не заметил меня. Зато Раве, кажется, успел увидеть мой чёрный силуэт через взметнувшееся полотно, прикрывающее вход.

– Ивель, зайди.

Я неохотно повиновалась.

– Раве, мне нужно спешить, иначе стемнеет.

– Тебе нужно спешить, но ты предпочитаешь подслушивать чужие разговоры. Сядь, мне нужно тебе кое-что сказать.

С тоской бросив последний взгляд на вечереющее небо, я задёрнула за собой полог и прошла вглубь шатра. Раве нетерпеливо махнул рукой на раскладной стул, обтянутый плотной гобеленовой тканью. Я села, не сводя с командующего взгляда. Сегодня он мне не нравился: неспокойный, растрёпанный и злой, это был вовсе не тот улыбчивый Раве, которого я знала. А может, он всегда только хотел казаться добродушным шутником?

– Местные говорят, что солдаты разоряют могилы в поисках драгоценностей. Многие боятся, что растревоженная Морь вспыхнет вновь. Чем ты думаешь, Ивель?

В его чёрных глазах плясали яростные искры.

– Скажи, что это не твои солдаты. И будешь прав.

– Как всё, по-твоему, просто. – Раве сложил руки за спиной и стал мерять шагами шатёр. Мягкий ковёр поглощал звуки, командующий ступал совсем бесшумно несмотря на тяжёлые ботинки с толстыми подошвами. – Я должен объяснять это каждой сплетничающей девке? Каждой старухе, проклинающей меня за спиной?

– Раве, ты командующий царской армии, ты не обязан ничего объяснять.

– Не обязан? Вот именно, Ивель. Я командующий. И если там, где прошла армия, находят разорённые могилы, то все обвинения сыплются только на меня. Поговаривают, что мы везём с собой ведьм, которые ворожат над мёртвыми. Не говори мне, что их россказни не беспочвенны. Чем ты занимаешься, Ивель? Зачем ходишь на могильники каждый вечер?

Он остановился напротив меня. Ноздри Раве раздувались, показывая, что его терпение на исходе. Таким он всегда был со своими солдатами – с ними, но не со мной. Во мне шевельнулась обида.

– Я изучаю мёртвых, это верно. Но не граблю могилы и не собираюсь возрождать Морь.

– И не ворожишь?

Я выдержала его жёсткий взгляд и покачала головой.

– Не ворожу.

Раве ударил ладонью о ладонь, а потом схватил со стола какие-то бумаги и сунул мне под нос. Я ахнула, узнав мои драгоценные рисунки нечистецей, купленные у антиквара Штиля.